Вдруг без предупреждения пригасили свет, и в центре Нью-Йорка, в центре Манхэттена началась церемония вуду — темнокожие танцоры в набедренных повязках, с красными головными платками зазвенели бубенчиками и забили в кожаные барабаны. Откуда-то вытащили здоровенный ящик, где извивалась живая змея. Но когда колдуны принялись пить кровь, мафиози не выдержали и ушли. Роджер говорит, что мафия страшно боится колдовства.
Роджер тощ до того, что кажется, будто у него впадина на месте живота, веснушчатая лысина еле- еле прикрыта волосами, глаза выглядывают из-за складок кожи — ну можно ли представить себе, что сорок лет назад этот человек написал книги, запрещенные за безнравственность, что он пользовался репутацией Казаковы? К старости он отказался от литературы в пользу живописи и говорит, что желал бы написать мой портрет.
Позировать ему, должно быть, интересно. Он говорит, что мог бы заняться моим портретом через несколько месяцев, когда разделается с другими обязательствами. Тем временем я могу заниматься проблемами погоды. Мне-то хотелось высвободить побольше времени и писать, но, пожалуй, постоянная работа пойдет мне на пользу.
Я долго искала тему, фокусную точку, и, кажется, я нащупала зерно идеи, которую можно развить, которая мне близка. Я напишу о красоте. О том, как трудно быть женщиной, особенно красивой.
Мне нужно хорошенько все обдумать, но сама идея явно меня привлекает.
«СКОРОПОСТИЖНАЯ СМЕРТЬ БОГАТОГО ГРЕКА 10 ноября. Сегодня утром на улице перед отелем «Режи», в котором он проживал, скоропостижно скончался от сердечного приступа Спиро Костаскантакрополис, 69 лет, богатейший греческий судовладелец. В день, когда он скончался, мистер Костаскантакрополис собирался выехать на отдых в Гваделупу…»
У Евы отвалилась челюсть, когда она прочла газетное сообщение.
— Какой ужас! — выдохнула она.
— Такие вещи бывают, — сказал дядя Наппи, — никто не знает, где кого подстережет смерть.
— Бедная Долорес. Она мечтала выйти за Спиро замуж.
— Зачем ей нужен был этот старый урод?
— Ты не понимаешь, дядя Наппи! — вспыхнула Ева. — Такой человек, как Спиро, который везде бывал, знал всех на свете… Ну как тебе сказать…
Ева действительно не знала, как объяснить суть таких людей, как Спиро.
— Все равно старый урод, — настаивал дядя Наппи. — Значит, твоей подружке нужно только одно — сольди!
Он выразительно потер палец о палец.
— Ну что же, деньги вещь очень нужная, — сказала Ева.
Дядя Наппи собрал старые газеты и понес их к мусорной корзине, а Ева обозрела собственные фотографии в рамках, развешанные по всей парикмахерской. Дядя Наппи каждые несколько месяцев заменял старые фотографии новыми, которые делались все лучше. Рассеянно глядя на свои изображения, Ева спросила:
— Дядя Наппи, а почему бы тебе не сделать тут новый интерьер? Тогда в парикмахерскую стала бы ходить клиентура получше.
— Я и старой клиентурой доволен. Есть клиенты, которые десятилетиями посещают эту парикмахерскую. Я доволен.
— Было бы лучше для бизнеса. Ты мог бы повысить цены. Дядя Наппи покачал головой.
— Ева, деточка, я старый человек. Твой старый дядя доволен тем, что у него есть.
— Дядя Наппи, ты мог бы сделать из этого потрясающее современное заведение. Как Карузо сделали: повесили вывеску «Parrucchiere», и народ повалил, хотя половина клиентов даже правильно прочитать название не может. А ты знаешь, наши дурочки-модели вместо Энрико говорят Онрико, представляешь? И все равно все идут именно в парикмахерскую Карузо, потому что там стильно, там модерново, там…
— Ты меня поражаешь, Ева, — расхохотался дядя Наппи. — Разве ты не знаешь, что твой старый дядя — обыкновенный крестьянин? Крестьянином родился, крестьянином и помрет!
— Дядя Наппи, раз Карузо могут, значит, можешь и ты. Карузо тоже итальянцы.
Дядя Наппи не сдавался.
— У тебя появились разные фантазии, так ты хочешь, чтобы и дядя расфантазировался, в высший свет полез. Невозможно. Деточка, я простой старый итальянец. Не могу я сделать того, что тебе взбрело в головку.
Еве показалось, что в голосе старика вместе с усталостью прозвучала и нотка печали. Он собрал свои ножницы и гребни, уложил их в стерилизатор. Ева молча рассматривала стены. Как бы понять, что гложет ее? Ей же не просто хочется, чтобы у дяди Наппи была парикмахерская получше, нет, что-то другое… А что если солидные люди каким-то образом увидят ее фотографии на этих стенах? Увидят и пожелают узнать, почему они тут развешаны? И спросят дядю. Дядя, конечно, ответит: а это моя племянница, Ева Петроанджели. И что тогда?
Она же умрет от конфуза, если Джефри Грипсхолм или кто-то другой, тоже богатый, значительный, знающий толк в жизни, выяснит, что дядя у Евы — простой парикмахер.
Ева смотрела. Дядя Наппи, усталый и согбенный, принялся подметать парикмахерскую. Он так много работает. Все Петроанджели много работают — как иначе прожить? У Евы сердце разрывалось при мысли о них — о родителях, о дяде Наппи, о бабушке. Вдруг она поняла, что ей жалко не только их, но и себя тоже. Надо ему сказать, она должна себя как-то защитить.
— Дядя Наппи, — начала Ева, — если вдруг тебя спросят обо мне… Ну, если это будет человек по виду богатый… или важный… — Она замялась. — Понимаешь, я же знакома со многими из высшего общества, меня принимают в лучших домах. Я должна заботиться о карьере, у меня вся жизнь впереди и…
Дядя Наппи отставил щетку. Медленно разогнулся. Еве показалось, что он обиделся, но она продолжала:
— На моей работе большое внимание обращается на условности, а у многих бывают и предубеждения, поэтому в агентстве изменили мое имя…
Ева запиналась все больше, не зная, как объяснить то, что необходимо было объяснить. Дядя Наппи тихо сказал:
— Я всегда говорил, что наступит день, когда ты начнешь стесняться своей семьи.
— Да нет же, дядя Наппи, дело совершенно не в этом! Старик с минуту внимательно смотрел на нее.
— Ладно, раз так, я сниму все эти фотографии, чтобы никто ни о чем не спрашивал и никто ничего не говорил.
Он подошел к стене и потянулся за ближайшей фотографией. Ева схватила его за руку.
— Нет, дядя Наппи! Пусть фотографии висят себе! Это для меня хорошая реклама, я совершенно не против того, чтобы фотографии висели, но только…
Дядя Наппи был явно сбит с толку.
— Так что же ты хочешь? Ты мне скажи, что тебе надо, деточка?
— Не трогай фотографии, дядя Наппи. Пусть все видят и обращают на меня внимание — это хорошо. Я только не хочу, чтобы нас как-то связывали.
— И что я должен говорить? — ровным голосом спросил старик.
— Ну, просто одна девушка… или дочь старого клиента. Дядя Наппи закивал седой головой.
— Договорились, — мягко сказал он. — Раз ты так хочешь, Ева, дядя Наппи сделает, как ты ему скажешь.
