«Моливоса», я с удовольствием ела долму, и сырно-медовые треугольники, и жаренную на решетке рыбу. Вспоминала, как сидела когда-то на склоне холма на Крите, лицо овевал бриз, пахнущий орегано, а я смотрела вниз, на темное, словно вино, море. Я провела там несколько удивительных месяцев.
— Ты на подъеме, — сказала Кэрол. — Тебя опять интересно читать.
— Все наладилось, — сказала я. — У Майкла прекрасное настроение. Он с Ритой Брейвер ездил в Рокки Флэте и снял все на видеокамеру. Те люди, что звонили ему по телефону, собираются выступить на телевидении и обнародовать свои показания, а Дэну Рейзеру[80] нравится статья Майкла. Она будет иметь серьезный отклик. А я собираюсь написать рецензию о работе нового ресторана. Там работает невероятно талантливый молодой шеф-повар.
— Кто? — спросила она.
— Рокко Ди Спирито, — сказала я. — Еда, которую он готовил на последнем месте работы, в ресторане Дэйва, была изумительной. Новый ресторан называется «Юнион Пасифик». Ты должна со мной пойти.
— Возможно, после операции, — ответила она.
— Операции? — закричала я. — Какой операции?
— Да ничего страшного, — сказала она. — Помнишь, я говорила, что у меня болит живот?
— И что же? — спросила я.
— Они думают, что скорее всего у меня эндометрит. Собираются проверить. Это займет не больше двух дней. Правда, ничего особенного.
— Хорошо, — сказала я. — Мы отпразднуем твое возвращение в «Юнион Пасифик».
Празднование пришлось отложить: у Кэрол обнаружили рак яичников. Она не унывала.
— Я справлюсь, — заявила она и начала первый курс химиотерапии. — Врач считает, что у меня отличные шансы на выздоровление. К тому же мне предлагают новый способ лечения, который успешно опробовали в Калифорнии. Скоро я совершенно выздоровею.
Она говорила так уверенно, что я перестала тревожиться. Однако очень по ней скучала. И в офисе, и вне его стен с Кэрол было всегда интересно. К тому же она была единственным человеком, который в любой момент готов был отправиться со мной куда угодно, единственный, кто не беспокоился, беру я ее на большой обед или в какую-нибудь забегаловку за углом. После ее ухода из газеты все изменилось.
Приятная, талантливая женщина, Триш Холл, редактор отдела повседневной жизни, та, что придумала новую рубрику — «Обеды дома / Обеды вне дома», покинула нас, став редактором журнала в «Марта Стюарт ливинг омнимедиа». Эрик Азимов по-прежнему писал колонку за вознаграждение в 25 долларов, но после недолгой работы в качестве редактора в возрожденной «Санди стайлз» перешел на другую должность и теперь трудился в журнале «Метро». Ушла и Молли О’Нейл: создала собственную интернет-компанию, а Мариан Буррос большую часть времени проводила вне офиса, несмотря на то что не слишком хорошо ладила с шефом вашингтонского бюро Джонни Эпплом. Я смотрела на пустые столы, и мне было не по себе.
Я пыталась сойтись с новыми людьми, но редактор кулинарного отдела Рик Флейст был ничуть не похож на Триш. Это был ворчливый мужчина, самый нелюбезный на свете. Высокий, долговязый и странно аскетичный на вид человек, любящий поесть, он демонстрировал совершенное презрение к моде. У него был вид библейского пророка, предсказывающего конец света. Одежда выглядела так, словно он спал в ней. Длинное лицо и большой лоб обрамляли неопрятные пряди волос. Он высказывал смелые и оригинальные идеи, но то ли он был слишком занят, то ли просто груб, чтобы беспокоиться о собственных манерах. Даже когда он намеревался задать простой вопрос, казалось, что он отдает команды. Новая молодая журналистка, напротив, обладала приятнейшими манерами. Эта бледная, миниатюрная, хорошенькая женщина казалась настолько амбициозной, что мы держали дистанцию. Вскоре я перестала ходить в офис. Считалось, что я сижу дома за компьютером и присылаю материал по электронной почте, но на самом деле я пропадала в кухне.
Во всех кухнях полыхает пламя, а черепки, осколки стекла, кипящие жидкости и острые предметы так и норовят напасть на вас. Приготовление пищи не терпит рассеянности. Если вступите на эту арену без должного уважения, непременно получите травму.
«Кровь!» — кричала надпись над плитой моей первой профессиональной кухни. Ниже крупными буквами были выведены предписания. Их надлежало исполнить в случае порезанных пальцев, раненых конечностей и сильных ожогов. Опасность набрасывается на беспечного повара. А для меня риск, связанный с пребыванием на кухне, составлял часть очарования. Я обнаружила, что медитация на кончике ножа делает процесс приготовления пищи еще приятнее.
Хотя приготовление еды требует полного внимания, она в то же время вознаграждает тебя бесконечным праздником чувств. Журчание воды, скатывающейся по листьям салата. Треск ножа, вонзающегося в арбуз, и прохладный запах разваливающегося плода, обнажающего алую сердцевину. Соблазнительная податливость тающего при нагревании шоколада. Тягучесть соуса, густеющего в сотейнике, и восхитительная легкость пармезана, спадающего с терки пышными хлопьями. Время в кухне замедляет свой бег, и ты каждую минуту одерживаешь маленькую победу.
В ту осень, беспокоясь о Кэрол и переживая за свою работу, я проводила недели, стоя у стола: шинковала лук, срезала яблочную кожуру, раскатывала тесто. Я готовила супы и рагу по усложненным рецептам. Каждый день пекла хлеб, как делала это, когда мы с Майклом только начинали совместную жизнь.
Под конец я поняла, что работа ресторанного критика больше связана с едой, чем с написанием статей. Отменяя поход в ресторан, я все больше времени проводила на кухне, готовя завтраки, обеды и ужины, хотя и знала, что долго так продолжаться не может. Тем не менее каждое утро, отведя Ники в школу, я шла домой, садилась в кухне за стол и начинала перебирать рецепты. Огромное количество написанных от руки рецептов. Они лежали в старой, потрепанной папке с завязками и были наполнены воспоминаниями. Завтра, думала я, с завтрашнего дня начну ходить в рестораны. И в этот момент я переворачивала страницу, и на глаза мне попадался давно забытый рецепт, вызывавший в памяти больше воспоминаний, чем какая-нибудь старая фотография.
Здесь был абрикосовый «перевернутый пирог» — этот рецепт был написан аккуратным почерком моей матери. Затем я нападала на картофельный салат тети Берди. Ее рецепт, написанный легким воздушным почерком, был украшен забавной птичкой. Здесь же лежали и мои рецепты для шести различных пирогов с корочкой. Они были отпечатаны для студентов, которым я преподавала. Инструкции по приготовлению кокосового торта было почти невозможно разобрать, словно Серафина не хотела ни с кем делиться своим секретом. Я увидела страницу, вырезанную в середине шестидесятых годов из газеты «Нью-Йорк таймс», а на ней — слова, написанные смелой рукой матери: «Похоже на тебя!» Рецепт назывался «Мое чудо». Я посмотрела: требовался фунт масла, дюжина яиц, пинта сливок и чашка бурбона (не говоря уже о шоколаде, орехах пекан, печенье «детские пальчики» и мелком миндальном печенье). Вот уж действительно чудо!
Затем в мои руки попал рецепт, написанный на голубой линованной бумаге. Почерк показался незнакомым. «Аушак», — прошептала я, и неожиданно вспомнила. Афганский студент, приехавший в порядке обмена, дал его мне, когда я училась на последнем курсе и была известна как кулинар. В то время пельмени с луком-шалот казались слишком странными, слишком экзотическими. К тому же готовить их надо было долго, поэтому я даже не сделала попытки. Сейчас, разглядывая ингредиенты, я заинтересовалась. Эти пельмени, должно быть, вкусные. Да, подумала я и записала на листок то, что мне понадобится купить.
Аушак
Мясной соус
Вам понадобятся:
3 столовые ложки растительного масла;
