Меджид отвел взгляд и уставился в огонь, как будто увидел там свое спасение.
Курбан снова подбросил в пламя саксаула, поправил разгоревшиеся кизяки. Одна головешка откатилась от костра на целый метр, но у Курбана не было никакого желания бросить ее снова в огонь: все его существо просило отдыха. Если бы Курбан не опирался обеими руками на винтовку, он бы давно уже свалился на песок и уснул мертвым сном.
Какую-то секунду он еще раздумывал, правду ли сказал Меджид, что немцы скоро будут здесь, потом перед глазами его замелькали круги, он увидел небольшое озеро, окруженное деревьями, потом откуда-то выплыло прекрасное лицо Зохре Мухамедниязовой. То приближаясь, то удаляясь, она смотрела на него осуждающим взглядом и словно качалась на волнах в струящемся горячем мареве. Зохре наклонилась, взяла Курбана жесткой рукой за плечо и крикнула грубым мужским голосом:
— Нургельдыев!
Курбан вздрогнул и проснулся.
Старшина Андросов держал его за плечо. Меджид спал у самого костра, подернувшегося пеплом; звучно пережевывая жвачку, дремали верблюды.
— Ты что это вздумал спать на посту, вот я тебя под трибунал! — пригрозил Андросов, но Курбан заметил, что старшина, несмотря на крайнюю усталость, чем-то очень доволен.
«Неужели нашел?» — подумал Курбан, а вслух сказал: — Очень долго ходил, старшина, а я и не спал, мало-мало задремал.
— Вот я тебе дам «задремал»! Вставай-ка — след!
Лицо Курбана само собой расплылось в радостной улыбке. Сон с него как рукой сняло. Пока он разговаривал с Меджидом, а потом дремал, старшина отыскал в пустыне след Гасана-оглы. В это трудно было поверить, но Курбан поверил. Найти след человека, именно того, за кем гнались, при лунном свете, на земле, вытоптанной тысячами овец, — сделать это мог только старшина Андрос. А если бы Андрос сказал ему, что завтра они отправятся на луну, Курбан, наверное, и в это бы поверил.
Вскочив, он спросонья едва не потерял равновесие; смущенный и счастливый, бросился собираться в путь.
— Что это вы в костер оба залезли, замерзли, что ли? — поднимая верблюдов пинками и торопливо приторачивая вьюки, спросил Андросов.
Курбан не сразу понял, о чем говорит старшина, но потом увидел, что Меджид вполз почти в самый костер и сейчас все еще спал в неловкой позе — на спине, с прижатыми к боку связанными руками.
Когда Курбан наклонился, чтобы скатать кошму, он увидел внимательный, направленный на него взгляд Меджида.
Какое-то новое выражение появилось у Меджида на лице, самоуверенное, наглое. Улучив момент, когда Андросов отошел к верблюдам, он быстро проговорил:
— Курбан, как отъедем, бросай старшину, пойдешь со мной к Аджарали, не пойдешь — плохо тебе будет…
— Ты еще грозить? — разозлился Курбан.
— Что там такое? — донесся голос Андросова.
— Ехать не хочет, спать хочет, — ответил Курбан и подумал: зачем они с Андросом здесь? Два малознакомых друг другу человека посреди пустыни, у затерянного в песках колодца, и с ними дезертир, но свой и даже близкий человек, Меджид. Зачем попался им на дороге Меджид?.. Где-то далеко люди, селения, города, и еще дальше — фронт, о котором Курбан только слышал. Если бы старшина не гнался за Гасаном третьи сутки без отдыха и сна, Курбан, может, и не знал бы, как трудно бывает на передовой. Узкий мостик перекинулся к ним от фронта. Здесь тоже шла война, и, как говорил Пономарчук, не менее жестокая, чем на Западе. Кто знает, что за птица этот неуловимый Гасан-оглы, может быть — очень важный шпион?
В лунном свете виднелось сгрудившееся у колодца стадо, на небе сияли спустившиеся, казалось, к самым барханам крупные звезды. Кругом тишина: слышно, как начинает повевать, шурша песчинками, предрассветный ветерок. Спят пастухи, спит стадо, только изредка зарычит или пролает собака, отгоняя зверя, да повиснет в воздухе плач шакала. И снова все тихо.
До рассвета было еще далеко, когда двинулись в путь. Прошел час, и еще один час, позади остались и колодец, и люди, и стадо. И опять вокруг лишь полная неверных теней пустыня. На десятки километров ни одного живого существа. Курбан почувствовал, как где-то внутри него началась противная дрожь — приближалось холодное утро.
Мелкие капельки росы, словно изморось, покрыли прицел винтовки. На росе отсвечивала заря, разлитая по восточному краю неба.
Стуча зубами от холода, не в силах унять дрожь, сотрясавшую его, Курбан следил за гребнями двух ближайших барханов, куда шел Андросов в обход Гасана-оглы.
Никто не мог им помочь: вокруг ни души, если не считать Меджида, оставленного возле верблюдов.
«Головой отвечаешь!» — вспомнил Курбан слова старшины о Меджиде. В ту же секунду неподалеку появился приземистый человек; пригибаясь пробежал несколько шагов, быстро обернулся, выбросил руку с маузером. В барханах гулко прокатился выстрел.
Гасан-оглы! Андросов гонит его в сторону Курбана. Еще несколько минут — и Курбан будет стрелять, но так, чтобы не убить Гасана, взять живьем…
Гасан-оглы не зря считался опытным лазутчиком. Он и не думал убегать, а, обогнув бархан, как кошка вскарабкался на него, выжидая. Курбан едва не крикнул, но вспомнил, что старшина строго-настрого приказал ему молчать, чтобы не вспугнуть врага.
Вдруг Курбан увидел, как Андросов приподнялся над гребнем бархана и замер, глядя туда, где они оставили верблюдов.
— Нургельдыев! — донесся его внезапный крик.
Курбан с испугом оглянулся: Меджид, торопливо освобождаясь от веревок, развалившихся на обрывки с обугленными концами, поднимал верблюда, пинками в живот. «Уходит! Веревки пережег на костре и уходит!»
Гасан-оглы, словно шар перекати-поля, скатился в ложбину. Растерявшийся Курбан вскочил, не зная, догонять ли ему Гасана или спешить туда, где Меджид, и тут же увидел, что Меджид, оставив верблюда, побежал к автомату старшины.
Курбан выстрелил и промахнулся. Он обрадовался своему промаху. Убить односельчанина — такого не простят ему. Пролить кровь брата запрещает неписаный закон. Этим выстрелом Курбан убил бы свою будущую жизнь с Зохре.
Меджид продолжал бежать к автомату старшины, втянув голову в плечи, далеко выбрасывая вязнущие в песке ноги.
А что сделает Меджид, если схватит автомат? Прикончит Андроса и уйдет с Гасаном к тем, кто убил сына чабана. И разве Меджид не грозил убить его, если Курбан не развяжет веревки? Меджид, как шакал, спасал свою шкуру. Андрос спас его, Курбана, Андрос не жалеет своей жизни…
Собрав всю волю, Курбан навел мушку на то место, где лежал автомат, и, когда добежавший Меджид схватил его, нажал спуск.
— Курбан! — донесся плачущий голос Меджида. Прижав к животу автомат, Меджид направил его в сторону старшины, оседая на зыбком песке.
Курбан поймал на мушку соскользнувшую было фигуру Меджида и выстрелил еще раз.
Страшной тяжестью навалилась тишина. Не было видно ни Андросова, ни Гасана-оглы, ни Меджида, только слышался топот уходившего от перестрелки вскачь по плотному такыру верблюда.
Куда идти? За Гасаном-оглы? А Меджид? Попал ли в него? Или стоит подняться, и Меджид уложит очередью на автомата?
Какие-то короткие мгновения, решая что делать, Курбан оставался на месте, затем вскочил и бросился напрямик к Андросову.
Алая кровь залила лицо старшины, лежал он навзничь, раскинув руки. Над ухом зияла, словно разрез ножом, широкая рана.
Поодаль от Андросова уткнулся головой в песок Меджид Мухамедниязов, брат Зохре.
