— Вам, старший лейтенант, известно, что вас направили в штрафной батальон? — тихо, но различимо, качнувшись с пятки на носок, вкрадчиво спросил комбат.
Площадь затаила дыхание.
— Так точно. Известно.
— О том, что солдаты — бывшие зэки, вы тоже знаете?
— Да, знаем. Но мы медики, должны оказывать медицинскую помощь всем, кто в ней нуждается. Это наш долг.
— Про клятву Гиппократа и про долг мы тоже наслышаны, — взгрустнул Балтус. — Но штрафной батальон потому и штрафной, что личный состав как раз преданностью долгу и не отличается. А потому первым, кому потребуется здесь помощь, так это вам. А у меня нет ни лишних людей, ни лишнего пулемета, чтобы обеспечивать вашу охрану. В штрафном батальоне нужны медики-мужчины. Вам и вашей команде, товарищ старший лейтенант Ирина Маркина, здесь не место. Возвращайтесь назад и доложите своему начальству: комбату Балтусу вы не нужны!
Так обмануться в ожиданиях! Площадь взроптала. Такой подлой неблагодарности простить комбату она не могла.
— Эх, комбат! Ну, комбат! — застонал за спиной знакомый голос, тосковавший раньше по женским ножкам. — Не надо, видите ли, ему! Может, и не надо… А нам чего? Яйца уже квадратными стали, по пуду весят_.
— Как пулю в лобешник закатать, так это он ментом. Раз — и в дамках! Гад натуральный… Бесплатно же дают!
— Не-е, ты погляди! Глянь, глянь, чего делает, вражина, а?! Издевается!…
Балтус между тем с непроницаемой маской на лице медленно прошелся вдоль шеренги медиков, пристально вглядываясь и отыскивая в лицах одному ему понятные физиогномистические приметы.
Возвратясь к середине строя, указал пальцем:
— Вы, вы и вы! Три шага вперед.
Из строя вышли две самые возрастные и внешне невыразительные особы, а также третья — бесполое мужеподобное существо с плоским, азиатским типом лица и мощным квадратным — метр на метр — мужским торсом.
— Вы кто, представьтесь, пожалуйста, — обратился к ней Балтус
— Военфельдшер старшина Мамазинова, товарищ майор.
— До армии где работали?
— Фельдшером на золотоприиске. В Сибири, на Лене.
— Крови не боитесь?
— Я, товарищ майор, ко всему привычная. У нас там врачей и больниц нет. Одна я и за хирурга, и за акушерку. А народ у нас разный, варнаков тоже хватает. На всякие раны насмотрелась — и от огнестрела, и от поножовщины.
— Хорошо, — удовлетворенно произнес Балтус. — Вы трое остаетесь в батальоне. А остальные, товарищ старший лейтенант Ирина Маркина, — обращение к старшей команды Балтус выделил голосом с ироническим подтекстом, — возвращаются назад. Но прежде прошу всех в штаб, начальник штаба позаботился об обеде для вас. С тем и прощаюсь.
Балтус удалился. Сачков и Зобов изобразили радушие принимающей стороны.
— Хоть бы одну помоложе оставил, — удручался Туманов, когда все трое возвращались назад. — Самому б в постель такую образину подложить — небось охренел бы…
— А мне все равно, какую драть, — с мечтательной готовностью согласился Богданов, — лишь бы шевелилась.
— Чё, и на эту бы полез? — изумился Витька.
— Да пошел ты, салага…
В блиндаже Павла дожидался Ведищев. Щерится в полунасмешливой сочувственной улыбке:
— Облом, ротный?
— Да уж Не ко двору товар пришелся.
— Я было в пустую землянку забрался, письмишко черкануть собрался. Ну, сижу, пишу себе. Слышу — тревога. Братва ломится к штабу, аж земля дрожит. Подхватился и — во взвод. Залетаю в землянку, а там человек шесть преспокойно на нарах валяются и ухом не ведут. «Чего прохлаждаетесь?!» — кричу. А Карякин, знаешь ты его, шофер горьковский, давно уж он в штрафном, нам, говорит, без надобности. «Чего, — говорю, — тревога без надобности?» — «Бабы». — «Какие бабы?» — «А баб из лагерей в штрафной пригнали, вот все и побежали смотреть». К тебе заскочил — Митькой звали. Тимчук говорит: «В бегах». Вроде как поперед всей роты в атаку рванул…
— Я, ладно, — в атаку. А ты по землянкам прятаться? Хорош взводный.
— Зачем вызывал-то?
— Как у тебя обстановка во взводе? Ко мне Грохотов приходил. Не управляется он с уголовниками.
— Нормально вроде. У меня не побрыкаешься, враз узду на морду накину. Да и костяк из крепких ребят подобрался. В обиду себя не дают. А что, Грохотов помощи просит?
Павел ушел от прямого ответа, передумав делиться подробностями разговора с Грохотовым, и, порасспросив для порядка о том, как организовано изучение трофейного оружия, Ведищева отпустил.
Перед отбоем к нему заглянул Туманов. Плотно притворил за собой дверь, затоптался в стеснении у порога.
Павел насторожился. Чего еще приключилось?
— Слышь, Паш… Ты это… друг все же?
— Ну, не тяни резину. Чего мямлишь?
— Вообще-то мне молчать приказали…
— Ну так молчи громче.
— Дак, это… Ночью меня в особняк таскали. Сказали, что комбат вызывает, а сами в кабинет к оперу спровадили, который «Смерш» по-нонешнему называется. Он предупредил, чтоб не вякал.
— Дальше, дальше.
— Вежливый такой. Садись, говорит, Виктор Тимофеевич, закуривай. Коробку «Казбека» пододвинул. «Ты связным у ротного?» — спрашивает. «Ага, — говорю, — седня первый день». Так вот, говорит, Туманов, ты свою вину искупил, чистый теперь. Значит, нам должен помогать. Для чего особые отделы в армии созданы, наверно, знаешь. Должен понимать, что мы контру всякую должны обезвреживать, жалу змеиную вырывать. В штрафном батальоне, мол, люди разные собраны, а ты по всем взводам ходить будешь. Много разговоров разных услышишь. На фронте никому верить нельзя. Есть здесь такие, кто на ту сторону к фашистам перебежать целит. Есть, и мы их знаем. Всех под колпаком держим. До времени. Есть и такие, кто листовки немецкие читает и другим передает. Кто брехню разную про партию, власть советскую или товарища Сталина распускает. Анекдоты рассказывает. «Так что ты должен делать как бывалый воин и сознательный комсомолец?» Я сижу, помалкиваю. «Думаю вот, какую бумажку вам должен нести». А опер опять за свое. Дескать, много среди нас врагов, и все на себя разные маски нацепили. А Родина тех, кто врагов разоблачать помогает, не забудет. Ты, спрашивает, хочешь помочь? Что я — глупый? Со всем, говорю, удовольствием, врагов-то.
Только, говорю, с головой у меня не все в порядке и писать не умею. Родители у меня пьяницы, туго соображаю. В дурдом на проверку отправляли. А он говорит: «Это когда было? Если б на голову слабый был, так в дурдоме б и остался». Ты, говорит, слушай и записывай все, что услышишь. А мы разберемся. На должности и звания внимания не обращай. Враги — они везде замаскированные. Тухачевский с Блюхером в маршалы пролезли, твари. Так вот, ты вместе с Колычевым живешь. И к его разговорам прислушивайся. Особенно когда с комбатом разговаривать будут…
— С Балтусом?
— Ага. А чё, говорит, — латыш. А они у немцев служат. И тебя ротным назначил. Нечистое дело, подозрительно…
Павел не смог сдержать эмоций: куда ни шло подозревать его, Колычева, но комбата?!
