— А чё? — обиделся Скок. Ему невдомек было, что так возмутило авторитета.
— Таких идиотов, как ты, — пруд пруди. С такой раной дальше особняка не уедешь, — снисходительно пояснил Штырь. — Держись в бою меня. Мы попрощаемся с батальоном по-нашенски. Увидишь.
— Ты чё задумал, Штырь? — вновь залебезил Скок — Я знаю, ты — молоток Это ведь ты с Каширой Монаха заделал.
— Заткнись! — теперь уже по-настоящему злобно ощерился Штырь. — Если хочешь получить чистые справилы — держись рядом и не вякай.
Предупреждение пришлось кстати. Штырь увидел, как забеспокоились, заозирались соседи. Бросил взгляд через плечо. Из окопов поднималась в атаку седьмая рота. Это Штырь определил сразу, признав в командире старшего лейтенанта Заброду. Увидел и своего ротного, призывавшего штрафников к броску на повернувших вспять немецких автоматчиков. Отлеживаться дальше за пнем не имело смысла.
— Давай, двигаем за фреями!…
Ворвавшись в немецкую траншею, Штырь сразу заметил спину офицера, юркнувшего в блиндаж Увлекая за собой Скока, кинулся вдогон. Рванув на себя еще не закрывшуюся дверь, швырнул вслед фашисту гранату, отпрянул в сторону. Переждав взрыв, швырнул для верности еще одну.
В пороховом дыму лежал в клочья порванный офицер. Больше никого в блиндаже не было. Вышибив болтавшуюся на одной петле дверь, Штырь залег с винтовкой у порога. Скок пристроился рядом.
Мимо пробежали два штрафника, свернули в боковой ход сообщения. И тотчас там прогремела автоматная очередь, и на поверхность выскочил немецкий автоматчик Штырь снял его из винтовки и рванулся в ход сообщения, в котором скрылись двое штрафников. Оба, сраженные, лежали на дне окопа. Первый был убит, это Штырь определил безошибочно, а второй шевелился, пытаясь приподняться на корточки: пуля попала ему в грудь.
Подхватив раненого под мышки, Штырь прикрикнул на Скока, показывая глазами, чтобы брался за ноги.
— Давай бери! Тащим в блиндаж.
— Зачем?
— Бери, говорю! Тащи!
Скок подхватил раненого за ноги. Вдвоем они втащили его в блиндаж, положили на спину.
— Давай перевязывай! — приказал Штырь и, достав пакет с бинтом, бросил на грудь раненому.
— Ты чё, Штырь? На хрена нам этот фрей. Все равно подохнет.
— Имеем право! Если что — офицера грохнули и раненого спасаем. Бинтуй! А я за «шмайсером» смотаюсь. «Шмайсер» пригодится.
Штырь высунулся из блиндажа, зыркнул по сторонам: никого. Бой уже перемещался к населенному пункту, шел на подступах к окраине. Штырь взобрался наверх и, сторожась, подбежал к убитому им автоматчику, подхватил «шмайсер». Ловким движением вытащил рожок почти пустой. Отшвырнув рожок, полез рукой за раструб сапога убитого. Так и есть, там был запасной, набитый. Прикрепив рожок, Штырь тем же путем вернулся в блиндаж.
Скок расстегнув шинель и оголив грудь раненого, накладывал на рану бинты.
— Ладно, хорош, — сказал Штырь. Автомат был у него в руках, он торопился. — Давай за вояками, двигаем к селу.
И они потрусили по ходу сообщения к поселку.
Ход вывел их к северной окраине, к задворкам одного домовитого крестьянского подворья, где еще теплились следы недавней жаркой схватки. Держа наготове автомат, винтовка за плечом, Штырь вывернулся из-за развороченного гранатой угла сарая на обширный двор, заозирался, почувствовал: здесь!
Немцев вышибли с подворья совсем недавно. Бревенчатые постройки, изрешеченные пулями и осколками, дымились, от занимавшегося изнутри пожаром дома несло сквозь пустые глазницы окон запахами пороховой вони и горелого тряпья. Стрельба, смещаясь к центру, слышалась где-то на соседних подворьях.
Внезапно под тополями, росшими по границе участка, заметил двух лежащих штрафников. Устроившись на плети поваленного забора с выставленными в сторону стрельбы автоматами, те полеживали и не выказывали какого-либо стремления поспевать за гущей боя.
— Эй, славяне! — окликнул их Штырь. — Какой роты?
Оба разом обернулись, настороженно глядя на пришельцев.
— Седьмой. А тебе чего надо?
— Мне ничего. Последний привет вам от второй! — Вскинув «шмайсер», Штырь перекрестил обоих одной щедрой очередью.
— Ты чё делаешь? С катушек понесло? — Скок, будто очередь прошлась по нему, в непритворном ужасе шарахнулся под стенку сарая.
— Заткнись! — Штырь переводит предохранитель на одиночный выстрел. — Бери автомат и стреляй мне в ляжку с пяти шагов. Потом я тебе.
— Ну, ты лом, Штырь, — сообразив наконец, в чем главный замысел сообщника, засуетился Скок, принимая непослушными руками автомат.
— Давай с пяти шагов, — напомнил Штырь и отставил в сторону левую ногу. — Смотри в кость не попади, гад! Башку оторву, — пригрозил он.
Скок прицелился и выстрелил. Штырь качнулся, но устоял.
— Давай автомат, быстрее! Пока я не ослаб! потребовал он. — Становись, выставляй граблю!
Скок послушно вытянул левую руку. Приготовился.
Штырь перекинул предохранитель на очередь и навскид влепил короткую очередь в грудь подельника. Скок запоздало удивился и повалился на спину.
— Придурок!
Штырь торопливо доковылял до двоих убитых им штрафников, перевернул оба трупа лицом вниз, чтобы создавалось впечатление, будто очередь, сразившая бойцов, пришла со стороны противника. Удовлетворившись сделанным, зашвырнул с размаху куда подальше на соседнее подворье автомат и, подняв с земли свою винтовку, опираясь на нее, как на костыль, заковылял через двор в обратном направлении, к траншее.
Выбравшись через задворки на открытое пространство, взъярился, заорал, хмелея от мстительного торжества:
— Санитары, сволочи! Ко мне! Чистый я!…
Очнулся он от холода. Ударом его отбросило на противоположную стенку траншеи. Там, под стенкой, он и лежал, скрючившись, на подвернутой под себя руке с пистолетом, щекой и кончиком носа примерзая к затоптанной грязью, обледенелой половой доске.
Медленно всплывающее, далекое еще сознание чуть брезжит, цепляясь за ускользающую, недоступную пока мысль. Удар прикладом!
Делает усилие приподнять голову. Усилие отзывается острой, колющей болью в левой стороне шеи. Прикладывает к шее ладонь. Под ладонью твердое вздутие. Упираясь рукой в пол, приподнимается на плечо, с плеча на локоть подтянутой правой. Несколько секунд отдыхает, пережидая боль.
В голове тонко звенит. С трудом распрямляет спину и садится. В траншее тихо. Стрельба доносится издалека. Значит, бой переместился в село. Сколько же он пролежал без сознания? Пятнадцать, двадцать минут? Полчаса? Палец на курке занемел.
Подосадовав на себя за непростительную оплошность: надо же, третий год в окопах воюет, а попался, как новичок, поднялся на ноги, выглянул из окопа.
От окраины Маленичей по открытому пространству, не скрываясь, шли трое раненых. Двое впереди, поддерживая друг друга. Третий — чуть сзади — ковылял, опираясь на винтовку.
Павел выбрался из траншеи. Наверху почувствовал себя бодрее, увереннее. Пошел навстречу раненым. Первые двое ему были незнакомы, вероятно, из роты Заброды. В третьем с шевельнувшимся чувством отчуждения признал уголовника Штыря из первого взвода. Тот признал Колычева раньше. Заорал
