— Иду, иду, — сказала она, хотя тот, кто стоял на крыльце, никак не мог ее услышать.
— Не захлопывай перед нами дверь, милая, — сказал Лаф. — Мы пришли с добрыми намерениями, готовые возлюбить соседа своего, как самого себя, правда, Сонни?
— Можно нам войти?
Минти распахнула дверь. Соновия споткнулась о коврик — каблуки ее были слишком высокими. Синее платье, свободно висевшее на Минти, туго обтягивало ее бедра. Вместе с Лафом она прошла вслед за Минти в гостиную, где даже в солнечный день всегда царил полумрак.
— В общем, так, — произнес Лаф тоном, каким обычно обращался к малолетним преступникам, повторно нарушившим закон. В нем было больше печали, чем гнева. — Соседи не должны ссориться и не разговаривать. Это неправильно и не по-христиански. Мы с Сонн только что слушали ту проповедь, в которой говорится о любви к врагам, и особенно к соседям, и решили, что на обратном пути зайдем к тебе и проявим смирение, правда, Сонн?
— Я уверена, что у меня нет врагов, — сказала Минти.
— Мы тебе не враги. Сонни хочет тебе кое-что сказать, и это ей непросто, потому что ее переполняет гордыня — как выразился пастор о некоторых людях, — но она смирит гордыню и произнесет эти слова, правда, Сонн?
Тихим, охрипшим голосом Соновия сказала, что надеется, что теперь все будет в порядке.
— Что было, то быльем поросло. Скажи это, Сонн.
Она страдальчески сморщилась, собираясь с духом, чтобы принести извинения. Слова слетали с ее губ медленно, по одному.
— Извини. Я имею в виду платье. Я не хотела никого обижать. — Соновия посмотрела на мужа. — Я… прости… меня.
Минти не знала, что сказать. В такую ситуацию она еще ни разу не попадала. Тетушка ссорилась со многими людьми, но никогда потом не мирилась. Если уж перестаешь с кем-то разговаривать, то навсегда. Минти кивнула Соновии.
— И вы меня простите. Я тоже так думаю. Насчет быльем поросло, — с трудом произнесла, как будто слова для нее были новыми, на иностранном языке, выученном в детстве, но никогда не используемом.
Женщины смотрели друг на друга. Подталкиваемая Лафом, Соновия шагнула вперед. Потом неловко обняла Минти и поцеловала в щеку. Минти стояла неподвижно, позволяя обнимать и целовать себя.
Лаф крикнул «ура» и поднял вверх большие пальцы.
— Снова дружба? Молодцы.
— Дорогая моя, — сказала Соновия, несколько оживившись. — По правде говоря, я была очень рада, что ты почистила костюм — мне давно уже следовало сделать это самой. Я отдала его тебе, а потом вспомнила о некрасивом пятне от кетчупа на поле жакета.
— Ничего страшного, — ответила Минти. — Оно быстро сошло.
Лаф широко улыбнулся.
— Мы приглашаем тебя сегодня вечером в кино. Только не к Мраморной арке, где убили того беднягу. Пойдем в «Уайтлиз» — там показывают «Спасите Грейс». Как ты?
— Я не против. А когда?
— Мы выбрали сеанс на пять пятнадцать, а потом можно зайти в пиццерию. А как насчет того, чтобы поцеловать меня?
Завернутый в газету нож Минти положила в обычный полиэтиленовый пакет, синий, без надписи, какие дают в небольших магазинах, и прошла сотню ярдов к мусорному контейнеру на Харроу-роуд, в который выбросила испачканную одежду. Однако контейнер оказался переполненным, что часто случается по воскресеньям, и мусор вываливался из пакетов на тротуар. Минти не хотела вносить свою лепту в этот беспорядок, вызывавший у нее отвращение. Она вернулась домой и пообедала, вымыв руки до и после еды.
Вспомнив, что видела несколько мусорных контейнеров на Килбурн-лейн, Минти отправилась на поиски, преодолев приличное расстояние. Пришлось пройти довольно далеко по Лэдброк-Гроув, мимо станции метро, прежде чем она нашла то, что искала: чистые баки, из которых не вываливался мусор. Минти приподняла крышку. Пахло отвратительно — и все из-за таких людей, как мистер Кроут, которые должным образом не заворачивают мусор. Сверху лежал ярко-зеленый пакет «Маркс энд Спенсер», не содержавший ничего особенно грязного: что-то завернутое в туалетную бумагу, пара пакетиков из-под кукурузных хлопьев и неиспользованный хлеб в целлофановой упаковке. Минти не беспокоилась, что ее каким-то образом свяжут со всеми этими предметами, и сунула нож в зеленый пакет между хлебом и кукурузными хлопьями, а потом захлопнула крышку.
На обратном пути она остановилась на мосту и посмотрела на пути, по которым ходили поезда. Метро на этом участке было совсем не похоже на метро, а выходило на поверхность; кроме того, тут пролегали главные железнодорожные пути на запад Англии. Минти знала, что именно в этом месте, прямо под ней, экспресс из Глостера столкнулся с электричкой. В катастрофе погибло много людей, в том числе ее Джок. Один из поездов загорелся — наверное, тот, где был он.
Джок навещал мать. Минти представляла ее очень старой, сгорбленной, с седыми космами, опирающейся на палку, или такой, как сестра мистера Кроута. Она должна была связаться с невестой Джока, просто обязана была приехать к ней. Минти воображала вежливое письмо от миссис Льюис, содержащее слова утешения и приглашение приехать. Разумеется, она бы никуда не поехала. Дом у старухи, скорее всего, грязный, без горячей воды. Но ее могли хотя бы пригласить. И причина, по которой приглашения не последовало, совершенно очевидна. Если бы она попала в тот дом или просто ответила на письмо, миссис Льюис пришлось бы вернуть ей деньги.
Начался дождь. Минти укоризненно покачала головой, хотя знала, что дождю все равно. Вернувшись домой, сразу же помчалась в ванную. Когда она терла щеточкой ногти на руках и ногах, вдруг послышался голос Тетушки, которая сказала, что дождь — очень грязная штука, потому что проходит через несколько миль грязного воздуха.
— В ванной я хочу быть одна. Оставь меня в покое, — сказала Минти, но Тетушка не обратила внимания на ее слова.
— Ты поступила разумно, избавившись от ножа, — продолжала она. — На нем скапливались миллионы микробов. — Интересно, к ней ли обращается Тетушка? Наверное. — Я только что видела мать Джока. Ты же не знала, что миссис Льюис здесь, со мной, правда?
— Уходи. — Минти подумала, что умрет от страха, если перед ней появится миссис Льюис.
Когда она сошла вниз, дождь лил как из ведра. Похолодало, а воздух стал серым, словно наступили сумерки. Лаф пришел под большим зонтом с рисунком в виде пальмовых листьев и сказал, что возьмет машину — дождь слишком сильный. Одному богу известно, где удастся ее припарковать, но ничего не поделаешь, Лаф будет стараться. Тетушкины слова расстроили Минти. Тетушка и миссис Льюис могут явиться в кинотеатр. Она начала нервничать. В кино нет дерева, до которого можно дотронуться, — только пластик, ткань и металл.
Добрая и великодушная, довольная вновь обретенным смирением, Соновия первой ступила в проход между рядами и с улыбкой оглянулась.
— Ну вот, моя дорогая, садись между нами. Ты купил попкорн, Лаф?
Он купил, и попкорн был сухим и чистым, подходящим для Минти. Кинотеатр постепенно заполнялся, и весь ряд перед ними оказался занят. Там уже не осталось места для Тетушки и матери Джока. Свет погас, и экран внезапно наполнился яркими красками и оглушительными звуками, ассоциировавшимися у Минти с избавлением от Джока. Расслабившись, она принялась деликатно выбирать самые маленькие шарики попкорна.
Когда она увидит миссис Льюис, то спросит, что случилось с ее деньгами, и
