два ломтика итальянского хлеба и укладывая их на тарелку рядом с творогом и двенадцатью солеными орешками миндаля.
У Зиллы был ужасный день, ужасная ночь и еще более ужасное утро. В первую очередь, конечно, это журналисты с ослепительными вспышками фотоаппаратов и шквалом громких вопросов.
— Что вы чувствовали, будучи замужем одновременно за двумя мужчинами, Зилла? — Никто уже не называл ее миссис Мэлком-Смит. — Почему вы не развелись, Зилла? Вы оба раза венчались в церкви? Вы с Джимсом еще раз вступите в брак? Теперь законный, Зилла? Это ваш малыш, Зилла? Как тебя зовут, дорогой?
Именно в этот момент Марк Фрайер — крыса — бросил ее и сбежал. Несколько молодых женщин с блокнотами кинулись за ним. Зилла закрыла лицо руками, оставив отверстие для рта, через которое крикнула:
— Уходите, уходите, оставьте меня в покое!
Она подхватила плачущего Джордана, который теперь не просто хныкал, а громко и пронзительно кричал от страха. Один из швейцаров спустился по ступенькам — выражение его лица было не сочувственным, а грозным и осуждающим, словно он хотел сказать, что подобные вещи неуместны в жилом комплексе «Сады аббатства», под сенью парламента. Тем не менее он подал ей пальто и проводил в здание, пока второй швейцар пытался сдержать толпу. Зиллу практически втолкнули в лифт. Двери закрылись.
Не успела она войти в квартиру, как зазвонил телефон. Через десять минут она поняла, что лучше не отвечать на звонки, но в первый раз подняла трубку.
— Привет, Зилла, — произнес мужской голос. — Это «Сан». Выглянете на солнышко? Можно пару слов? Когда вы впервые…
Она с размаху опустила трубку на рычаг. Телефон зазвонил снова. Зилла с опаской сняла трубку. Может быть, это мать или — боже упаси — Джимс. Но с ним она обязана поговорить. Джордан сидел на полу посреди комнаты, раскачиваясь из стороны в сторону и громко плача. На этот раз звонили из «Дэйли стар». Наверное, по мобильному — был слышен шум транспорта на Парламентской площади, бой Биг- Бена.
— Привет, Зилла. Вам нравится быть в центре внимания? Наконец пришла слава, да?
Она выдернула шнур телефона из розетки, а также отключила аппараты в спальнях, Джимса и своей, потом легла в кровать вместе с Джорданом, крепко прижав его к себе и натянув на себя одеяло. Потом подключила прикроватный телефон и позвонила миссис Пикок. Не заберет ли она Евгению из школы?
— Заберу, миссис Мэлком-Смит. Но, похоже, в последний раз. Если вы не возражаете, я хотела бы прийти завтра утром, часов в десять, и откровенно все обсудить.
Зилле не хотелось ничего обсуждать, но она была слишком подавлена, чтобы спорить.
Через полчаса пришла Евгения и сказала, что миссис Пикок привела ее к двери квартиры, позвонила и спустилась вниз на лифте, не дожидаясь, пока откроют дверь.
— Почему все телефоны выключены? В шесть мне собиралась позвонить моя подруга Матильда, и она не дозвонится.
— В твоем возрасте, Евгения, тебе еще не могут звонить.
— Почему? Мне семь лет, а семь — это сознательный возраст. Нам мисс Макмерти говорила.
«А вот я еще не достигла сознательного возраста, — с непривычным смирением подумала Зилла. — Хотя через месяц мне исполнится двадцать восемь». Тем не менее она отказалась включать телефоны, и Евгения весь вечер дулась.
Ночью Зиллу разбудил отчаянный плач Джордана — казалось, он сошел с ума. Мочой пропиталась вся одежда мальчика и кроватка. Она сменила ему подгузник, пижаму и положила с собой. Что с ним происходит? Нужно что-то делать — сводить его к детскому психиатру. В три года его сестра уже вышла из младенческого возраста, не писалась, сама одевалась, болтала вовсю и плакала, только когда упадет.
Верная своему слову, миссис Пикок пришла ровно в десять.
— Ты
— Нет, Евгения, — ответила миссис Пикок. — Никогда больше, если мне будет позволено так выразиться. Вы сегодня утром выглядывали из окна, миссис Мэлком-Смит? Прямо крысиная стая. Думаю, это подходящее выражение.
Зилла подошла к окну. Корреспондентов было не меньше, чем вчера. Они терпеливо ждали, большая часть с сигаретами, а пару человек с фляжками. Настроение было веселым, и, похоже, они хорошо знали друг друга.
— Я принесла вам несколько газет — на случай, если вы не видели. Там о вас, и все на первых страницах.
— Спасибо, но я предпочитаю не смотреть.
— Откровенно говоря, я не удивлена. Можно присесть? Еще довольно рано, но для меня это такой шок, и если вы не возражаете, я бы выпила стаканчик «Бристольского крема».
Зилла налила — большой бокал для хереса. Ей казалось, что она слышит смех и болтовню на улице, двумя этажами ниже. Зазвонил телефон. Зилла выдернула шнур из розетки и пристально посмотрела на миссис Пикок.
— Знаете, миссис Мэлком-Смит — хотя, честно говоря, я сомневаюсь, что вы имеете право на эту фамилию, — вчера во время телефонного разговора я пребывала, если можно так выразиться, в состоянии невинности. Теперь все изменилось. Я прочла газеты. Нетрудно представить, что я не могла поверить своим глазам. Тебе не место в «Садах аббатства», Морин Пикок, сказала я себе.
— В этом деле есть две стороны, — заметила Зилла. — Я могу все объяснить.
Невиновный никогда не произнес бы этих слов, и миссис Пикок, наверное, это понимала.
— Нам нет необходимости никуда углубляться. От грязи лучше держаться подальше. Я вынуждена разорвать наше соглашение. Вы должны мне пятьдесят семь фунтов и двадцать пять пенсов, и я предпочитаю наличные. С некоторыми людьми нельзя быть уверенными, что чек не вернут назад.
К Зилле вернулась часть былого мужества.
— Как вы смеете со мной так разговаривать!
Миссис Пикок не отреагировала на эти слова. Она медленно встала, допила херес и вытерла губы маленьким кружевным платком.
— И последнее, прежде чем я уйду. — Она указала на Джордана, который теперь лежал на спине, извивался и плакал. — У малыша серьезная проблема. И он нуждается в безотлагательной помощи. Я знала похожего ребенка лет двадцать пять назад — он все время кричал и плакал. И что вы думаете? С ним ничего не делали, и мальчик вырос психопатом. Теперь он в смирительной рубашке, в тюрьме, в одном из тех мест, куда помещают буйных людей, опасных для общества.
Но Зилла уже ушла в спальню за деньгами. Такой суммы у нее дома не было, и пришлось взять пятифунтовую банкноту из копилки дочери.
Евгения, очень странный — возможно, гениальный — ребенок, начала смеяться сразу же после ухода миссис Пикок. Зилла не могла поверить, что девочка поняла их разговор, но что-то рассмешило ее, и через секунду Зилла тоже засмеялась. Она раскинула руки, чтобы обнять дочь, чего не делала очень давно, однако Евгения съежилась и отстранилась.
Наверное, Джимс пытался ей дозвониться, но это не имело особого значения. Зилла знала, что к обеду он должен вернуться. Джимс отменил встречу в Кастербридже и поехал прямо домой. Еды в квартире почти не было, а выйти в магазин Зилла тоже не могла. Будь миссис Пикок не такой противной, грубой и дерзкой, она бы попросила ее что-нибудь принести. Детям можно приготовить яичницу, хотя в последнее время они ели ее довольно часто, и Евгения уже спрашивала, известно ли ей, что яйца битком набиты холестерином.
Джимс пришел в самом начале первого. В отличие от Зиллы он не сделал глупости и не стал проходить сквозь строй журналистов на Грейт-Колледж-стрит, потому что видел толпу из окна машины, однако остаться незамеченным ему все равно не удалось. Газетчики караулили и у черного хода. Зилла, дрожа от нервного напряжения, услышала звук поднимающегося лифта, затем поворот ключа в замке. С
