язык не повернулся назвать это грудью. С ними был мужчина, который вел очень популярную телевизионную программу об анорексии; он пел церковные гимны довольно приятным баритоном. Натали не принесла цветов. Она и так чувствовала себя виноватой, а теперь, увидев, как мало тут венков, совсем расстроилась. Те, что лежали на мощеном дворике у крематория, были сплетены в основном из гербер, лилий и лютиков, и Натали подумала, как за последние десять лет изменились цветы, которые продают в Британии. Раньше это были бы гвоздики и розы. Карточка на самом большом венке гласила: «В память о моем дорогом и любимом Джеффе. Твоя Фиона». Рядом лежал букет белых гвоздик, так плотно упакованный, что напоминал большой пакет леденцов «Поло». Карточка от отца и Берил — «Светлая память». Ничего от вдовы. И больше никого из бывших подруг.
Натали, расставшаяся с Джеффом больше года назад, после предыдущего Рождества, подумала, что между ней и этой Фионой должны были быть еще женщины. Или Джефф жил у бывшей жены? Натали не могла представить, что он удовлетворился бы сексом, комфортом и крышей над головой, не говоря уже о деньгах, которые могла предложить ему женщина, жившая в дорсетской глуши. Чтобы написать глубокую статью обо всех них, она должна выяснить имя этой недостающей женщины, а также своей предшественницы и той, кто был еще раньше.
Присутствовавшие на похоронах люди уже покинули часовню и стояли снаружи, восхищаясь венками; некоторые плакали. Никто из них даже отдаленно не напоминал женщину, пришедшую на смену Натали, предшественницу Фионы. Толстая дама с красивым лицом никак не подходила — слишком стара и не в форме. Блондинка, чем-то похожая на Фиону, была инспектором уголовной полиции. Натали представилась высокой женщине лет шестидесяти, которая оказалась квартирной хозяйкой Джеффа из дома на Харвист- роуд в Куинз-Парк.
— Он был милым человеком, дорогая. Не доставлял ни малейшего беспокойства.
— Готова поспорить, Джефф задерживал квартплату.
— Совершенно верно. Можете себе представить, жена ушла от него и вышла замуж за другого, даже не разведясь с ним. Это она? Кажется, я ее где-то видела.
— Джефф часто отсутствовал по ночам, когда жил у вас?
— По нескольку дней подряд, а также в выходные, моя дорогая. Но ничего не скрывал. Ездил в Глостер навестить мать. Я даже волновалась, что он мог быть в том поезде, который разбился.
Маловероятно, подумала Натали, учитывая, что в это время он ехал в своем драндулете из Лонг- Фредингтона. Она точно знала, что мать Джеффа умерла в 1985-м, а отец жил в Кардиффе с женщиной, которую Джефф не любил, — Берил, судя по карточке на венке, похожем на пакет леденцов «Поло». Они не разговаривали несколько лет.
— Это в выходные. А среди недели Джефф часто отсутствовал?
— Летом и, кажется, в сентябре. «Думаю, вы нашли себе подружку», — сказала ему я, и он не стал отрицать.
Натали подошла к Зилле.
— Поздравляю с предстоящим бракосочетанием.
— Что? Ах да. Спасибо.
— До завтра.
Кем могла быть эта неизвестная женщина? Естественно, состоятельная — с деньгами или высокооплачиваемой работой. С собственным домом, причем в Лондоне. На севере Лондона, подумала Натали. Джефф принадлежал к той категории людей, которые считают южные районы города чужой территорией, куда для проезда, по всей видимости, нужен паспорт. Однажды он даже хвастался, что никогда не переходил на тот берег реки по мосту. Интересно, что стало с его машиной, стареньким «Фордом Англия», который он ни разу не мыл, пока жил с ней? Натали представила, как автомобиль стоит где- нибудь на стоянке, с заблокированными колесами, эвакуированный с того места, где Джефф его бросил. Скорее всего, из лабиринта улиц между Северной окружной дорогой и Большой Западной железной дорогой.
Вернувшись домой, она сделала несколько телефонных звонков, чтобы проверить, что завтра утром в Вестминстере действительно должны пожениться Зилла (или Сара) Лич и Джеймс Мэлком-Смит, но не нашла подтверждения. Должно быть, Джимс решил провернуть это дело в Южном Уэссексе. Натали размышляла, есть ли у нее шанс взять интервью у Леонардо Нортона, но решила подождать до разговора с Зиллой, которая может открыть ей такое, о чем она и не мечтала.
По сравнению с предыдущей свадьбой, и даже с первой, бракосочетание оказалось чрезвычайно скучным. Когда был принят новый закон, Зилла подумала, что это блестящая идея: теперь не обязательно жениться в церкви или в загсе, а можно зарегистрироваться прямо в отеле, который имеет лицензию. Увидев место, которое выбрал Джимс, она изменила свое мнение. Это была придорожная гостиница постройки 1930-х годов на автостраде А10 неподалеку от Энфилда. Одетая в белый костюм и новую шляпу «колокол» с кудрявыми перьями черного и белого цвета, Зилла подумала, что могла бы не утруждать себя и приехать в джинсах и свитере.
На потолке были полукруглые бревна
Регистрировала их женщина, молодая и красивая. Зилла, когда-то поддерживавшая антифеминисток, засомневалась, будет ли ее брак настоящим, если церемонию проведет не мужчина, хотя знала, что теперь должности регистраторов занимают преимущественно женщины. Айво и красивый парень были свидетелями, и все прошло очень быстро. Зилла надеялась на то, что даже в этой дыре полагается ленч, нечто вроде торжества, но Джимс, который во время церемонии не произнес ни слова, за исключением необходимого «да», поспешно попрощался со всеми и поехал назад, в Вестминстер.
И только после этого он обратился к Зилле:
— А теперь мы должны заняться переездом во Фредингтон-Крус — твоим с детьми.
Глава 24
На этой неделе — хотя Джозефин этого не помнила — исполнялось двадцать лет с того дня, как Минти пришла в «Чистюлю». Тогда был конец мая, ей исполнилось восемнадцать. Принимаясь за рубашки, она попыталась сосчитать, сколько их погладила за эти годы. Скажем, три сотни в неделю, пятьдесят недель в году (за вычетом двух на выходные) в течение двадцати лет — получается сто тысяч. Хватит, чтобы одеть целую армию, как сказала Тетушка десять лет назад. Белые, а также синие, розовые и желтые в белую полоску, серые в синюю полоску, и так без конца. Минти взяла первую рубашку из груды. Светло- зеленая в темно-зеленую полоску, редкое сочетание.
Как это часто случалась, когда Минти позволяла себе думать о Тетушке, послышался голос призрака:
— Вовсе не сто тысяч, ты ошиблась. Ты не гладила рубашки по субботам, когда пришла сюда. По крайней мере, первые два года. И бывали дни, когда не набиралось и пятидесяти штук. Поэтому получается скорее девяносто тысяч, чем сто.
Минти промолчала. Отвечать Тетушке было опасно, хотя это приносило облегчение. Вчера, когда она не сдержалась и прикрикнула на призрака, прибежала Джозефин и спросила, не обожглась ли Минти. Как будто человек, погладивший сто тысяч рубашек, может обжечься.
— В любом случае ей следует тебя поздравить. Она эгоистка до мозга костей, никогда не думает ни о ком, кроме себя и этого своего мужа. Будь у нее ребенок, тебе пришлось бы за ним присматривать. Она приносила бы его сюда и оставляла тебе, пока ходит по магазинам или бегает к своему китайцу. Этот Кен,
