поисках пшена взлетали ей на руки, топтались на коленях…
– Вы вот из-за дочи своей тревожитесь, – сказал Романюк, – а вы оставьте ее в покое, она сама разберется. Взрослая уже.
– Она только с виду взрослая, – Петрищенко порывисто вздохнула.
– Это она с вами маленькая. А без вас взрослая. Что вы цепляетесь за эту работу, Елена Сергеевна?
– А что мне еще делать? – спросила она горько. Ей наконец удалось найти в сумочке носовой платок, и сейчас она складывала его пополам, еще раз пополам…
– Хотите уехать? – неожиданно спросил Романюк.
– Эмигрировать, что ли? У меня допуск, кто меня выпустит?
– Почему – эмигрировать? Хотите уехать со мной?
Она посмотрела на него недоверчиво, но он был совершенно серьезен. Одна дужка его круглых очков была перемотана черной ниткой.
Она хотела сказать «нет», но неожиданно ответила:
– Не знаю.
Вдалеке, между морем и небом, в бледной полоске сизого, похожего на дым, тумана покачивался корабль, пришедший из той страны, где она никогда не сможет побывать.
– А работа? – спросила она тупо.
– Вы же врач, везде нужны врачи, будете принимать в поликлинике.
– В глубинке, – сказала она тихо.
– Вот и хорошо, что глубинка. Там спокойно. Там знаете какой мед? Молоко какое? Все настоящее, без обмана. Зимы настоящие, снежные зимы, не то что здесь. Снег розовый на закате. Розовый и синий.
– А мама?
– Ну, и маму возьмем. В палисадник ее выносить будем, летом… на веранду.
– Стефан Михайлович, вы что, делаете мне предложение?
– А и делаю, – сказал мальфар сердито.
Петрищенко задумалась.
– Честно? – спросила она.
– Честно.
– Это первое предложение в моей жизни. Ну, такого рода.
Она помолчала.
У колонн горсовета шумно фотографировалась свадьба. Невеста в пышном белом платье, и где они берут такие? Жених серьезный, прыщавый, в черном костюме.
Когда-то она мечтала о таком платье. О такой свадьбе. Чтобы шумные друзья вокруг, и шампанское, и радостный, напряженный жених.
– А вы разве не женаты?
– Я вдовец, – сухо сказал Романюк.
– А… разве вам можно?
– Это монахам нельзя.
– Все это как-то… очень неожиданно, – сказала она виновато.
Боже, что за банальщину я несу.
– Как-то не вовремя. Я подумаю.
– Лучше не думайте. Лучше делайте. Что вас тут ждет, Елена Сергеевна? Немилость начальства? Телевизор? «Семнадцать мгновений весны»? Нравится вам «Семнадцать мгновений весны»?
– Идиотский фильм, – сказала она неожиданно для себя.
– А по-моему, как раз, ото, неплохой. И новый этот, «Место встречи», тоже неплохой. Не в этом же дело, Лена Сергеевна. Просто это для женщины, ото, дурацкое занятие телевизор одной смотреть.
Свадьба переместилась от горсовета к памятнику Пушкину, невеста поставила ножку на ступеньку цоколя, чтобы были видны свадебные туфельки. Красивые кремовые лодочки на очень высоком каблуке. Дорогие, наверное.
Никогда у меня не будет таких туфелек, подумала она печально. И такого платья. Даже если… Хотя, собственно, что – если?
– А с этим что будет? – спросила она шепотом. – Ну, с этим.
– Вы ж сами сказали. Приедут специалисты.
– Думаете, получится у них?
– Не знаю я, – Романюк пожал плечами.
– Вы на самом деле нас не любите, Стефан Михайлович, правда? Городских, чужих… вообще людей не любите?
– Если вам кто-то скажет, что он людей любит, он, ото, дурак. Или врет. Человека можно любить, это да.
– Мне, честно, надо подумать, – сказала она, – ну и вам тоже. Проверить свои чувства. Вот все кончится, тогда посмотрим, ладно? Должно же оно как-то кончиться.
Он же не думает, что я Ляльку оставлю, когда в городе это?
– Это вы от страха, – сказал мальфар, – я как вас увидел, сразу подумал, вот красивая какая женщина, но всего боится.
И накрыл ее руку своей.
– Изведут тебя тут, Лена, – сказал он тихо, – изведут. А я тебя в обиду не дам.
И тут она расплакалась снова.
– Ну как? – Катюша даже несколько раз повернулась перед Розкой и Васей, новый батник обтягивал ее полное тело, над юбкой нависли складочки.
– Ничего, – сказала Розка, – так…
– А тебе, Васенька, как?
И поправила планочку, – у батника спереди была планочка, на которой сидели маленькие перламутровые пуговички, и по углам воротничка тоже были нашиты пуговички.
– Ничего, – сказал Вася, – симпатичный. Только лиловый. Не люблю такой цвет.
– Много ты, Васенька, понимаешь, – ласково сказала Катюша.
– Я понимаю во всем, кроме батников, – согласился Вася, – в устройстве Вселенной понимаю. В принципах работы турбинного электрогенератора. А в батниках – нет.
– Пить на работе не надо, – невпопад сказала Катюша, – а ты сам пьешь и молодежь спаиваешь. Вот дыхни сюда, Васенька.
– Еще чего, – мрачно сказал Вася.
– Тебе быть наставником доверили. А ты… Вот придет Елена Сергеевна, я ей официально скажу.
– Валяй, – согласился Вася, – а где Лена Сергеевна, кстати?
Катюша поджала губы.
– С этим… пошла, и нет ее. И зачем, интересно, пошла?
– Вот уж это не твое дело, Катюша, – ласково сказал Вася.
– В коллективе работаем, – огрызнулась Катюша.
– Так и работай, – Вася задрал рукав и демонстративно поглядел на часы, – помоги коллективу. А мы пошли. И так переработали сегодня. Пошли, Розалия.
– Куда?
– Восстанавливаться. Нам по трудовому положено.
– Знаю я, как ты восстанавливаешься, – тут же сказала Катюша.
– А вот и фиг тебе, – по-прежнему ласково сказал Вася, – мы дышать пойдем. Свежим воздухом. Душно тут у тебя, Катерина. А цвет этот тебя бледнит, точно говорю.
– А может, хорошо, что мы в кино не пошли, – сказала Розка.
Она все оглядывалась по сторонам в надежде, что кто-то знакомый встретится и увидит, что она, Розка, под руку с парнем…
Ей повезло: у прилавков цветочного ряда перед горсадом толпился народ, и Розка увидела Скибу, тоже под ручку с лысоватым хмырем, правда, прилично одетым, в галстуке, и Скиба в светлом польском плаще с
