широким поясом покачивалась на каблучках, горделиво озираясь. Но Розку она не видела, по крайней мере, так показалось Розке.
– Куда ты меня тянешь? – раздраженно спросил Вася, которому хотелось посидеть на скамейке и покурить.
– Ну, вон туда. – Розка нашла выгодный ракурс, при котором Скиба несомненно ее увидит. – Там музыку лучше слышно.
Оркестр играл рядом с пустой чашей фонтана с желтыми листьями на дне, разноцветные лампочки гирляндами свисали с деревьев, смеялись люди.
– Вася, а бывает, что ты женщинам цветы даришь?
– Момент, – сказал Вася, поняв намек, – стой тут, Розалия.
Он высвободил рукав из Розкиных цепких пальцев, протолкнулся меж людьми и пропал. Розка осталась стоять в толпе, перекинув сумку с плеча на живот и для верности прижав ее ладонью.
Хмырь уже купил Скибе цветы и сейчас отсчитывал деньги. Если они обернутся сейчас, они как раз увидят одинокую Розку, затерянную в веселой толпе людей.
– Вы чего?
Маленький человечек в обтрепанных штанах взял ее за руку. Вид у него был несчастный и в то же время таинственный.
– Орбита Луны время от времени резко меняет положение, но было ли слышно об этом в новостях?
– Нет, кажется, – неуверенно ответила Розка.
– Вот видите, – сказал человечек, – они от нас скрывают. Практически все. Как вы думаете, почему свернули программу «Аполлон»?
– Не знаю, – сказала Розка, пытаясь высвободиться, – а ее разве свернули?
– Нельзя же быть настолько, – укоризненно сказал человечек, – ее свернули из-за нестабильности орбиты Луны. Те самые колебательные движения Луны, которые власти тщетно пытаются от нас скрыть.
– Пустите, – сказала Роза.
– У вас есть телескоп с солнечными фильтрами? Посмотрите на досуге. И увидите то, что вас очень озадачит. Я уж не говорю о твердых телах, отдаленно напоминающих астероид, вращающихся в плоскости, перпендикулярной астралу.
– Да пустите же! – взвизгнула Розка и вырвала руку.
– Фима, – сказал печальный человек, – меня зовут Фима. Запомните это имя.
И подмигнул ей.
Розка попятилась так, чтобы ее закрыла чья-то широкая болоньевая спина, и наступила кому-то на ногу.
– Ой, – сказала Розка, – извините.
– Опять ты, Белкина, – с отвращением произнесла Петрищенко.
У Петрищенко был отвратительно довольный вид, и она держала под ручку этого Романюка, и вот у нее как раз в другой руке была красная роза на длинном стебле, и эта роза сейчас была нацелена на Розку, как дуло пистолета.
– Я, – сказала Розка. – Здрасте.
– Что ты здесь, Белкина, делаешь? – спросила Петрищенко противным учительским голосом.
– Жду одного человека, – холодно сказала Розка и надулась, став похожей в своем зелененьком пальто на маленькую и очень злую лягушку.
Но Петрищенко, кажется, не впечатлилась. Наоборот, при виде Розки она тоже надулась и крепче взяла Романюка под локоть, чтобы уж совсем было видно, что они вместе.
– О, – сказал Вася, протолкавшись к ним, – Лена Сергеевна! Стефан Михайлович. Вот здорово, хм, то есть…
Он, как ни странно, тоже казался смущенным. Рукав штормовки у него был припачкан землей, а в кулаке торчали три чахлые астры неопределенного чернильного оттенка.
– А как же мы сегодня? – спросил он, глядя на Романюка с некоторой растерянностью. – Я думал…
– Не наша уже забота, ото, – твердо сказал мальфар.
– А! – сказал Вася. – Понял. Пошли, Розка.
Он взял Розку под локоть, сунул ей в руку астры, развернул ее и повел прочь.
Сзади отчаянно, как перед концом света, рассыпалась труба.
– Вот как, вот как, серенький козлик, – бормотал Вася сам себе, – приедут большие дяди из Москвы, в замшевых пиджаках.
– Это ты о чем, Вася?
– Да ни о чем, – злобно сказал Вася, – пора посмотреть, как профессионалы работают. Ты куда-то, кажется, хотела, Розалия?
– Да так, – сказала Розка.
– Тогда подожди минутку. – Вася быстрым шагом, лавируя меж людьми, догнал Петрищенко и Романюка.
– Лена Сергеевна, – сказал он извиняющимся, но очень деловитым тоном, – трешки нет?
– Ты это чего? – подозрительно спросила Лялька. – Цветы откуда-то. Откуда?
– Подарили, – ответила Петрищенко, – где пленка?
– Кто подарил?
– Не твое дело. Где пленка, спрашиваю?
– Вот! – Лялька сунула ей в руку замотанный в бумагу рулончик.
Петрищенко развернула рулончик и посмотрела его на свет лампы. Она думала, это будет еще хуже, чем снимки, но пленки казались просто сочетанием пятен. Белые фигуры на черном фоне, белые пятна глаз, черные лица… Понятно, чем занимаются, но непонятно кто. Хотя вот эта, полненькая, наверняка Лялька, конечно.
– Надеюсь, он дома это проявлял, – кисло сказала она.
– Не волнуйся, мама, у него фотолаборатория в кладовке.
– Действительно, чего волноваться.
Она кинула пленку в раковину (пленка свилась там, как змея) и поднесла спичку. Пленка пошла пузырями и стала корчиться. Петрищенко подождала еще немного, потом взяла двумя пальцами и бросила в мусорное ведро.
– Пожар устроишь, – кисло сказала Лялька.
– Ну и черт с ним. Послушай, Лялька…
– Да? – Лялька насторожилась.
– А что, если я уеду, как ты на это посмотришь?
– Куда?
– На полонину, – Петрищенко нервно засмеялась, – есть луговой мед и пить парное молоко. А? И делай что хочешь. Хоть позируй для этого… «Плейбоя».
– Мама, – осторожно спросила Лялька, – ты с ума сошла?
– Вовсе нет. И бабушку заберу. Будем ее выносить на веранду.
– Ты что же, – спросила дочка, – замуж собралась?
– Может быть, – туманно ответила Петрищенко.
– В твоем возрасте ты уже могла бы и посерьезней быть, – обиделась Лялька, – все равно ничего не получится. Так бабушка сказала.
– Что?
– Ну, я ее когда кормила, она и говорит – Лена замуж собралась, так передай ей, чтобы и не надеялась.
– А она откуда знает?
– Не знаю.
– Вот зараза, – искренне сказала Петрищенко.
Оказалось, с цветами ходить не так уж приятно; непонятно было, куда их
