не тронутого ни образованием, ни воспитанием. Мальчишка был высокомерен и груб. Пришлось сказать ему о том, что сделали его мать и ее любовник с тобой, а потом о завещании твоего отца. Когда я уходил, он был совершенно раздавлен. На следующий день Вано уехал, и никто не знает, куда. С тех пор о нем нет никаких вестей.
— Господи, как все запуталось! Если бы Саломея не пыталась меня убить, я бы постарался обеспечить будущее Вано. Хотя отец этого не хотел, но у меня есть собственное состояние, полученное от матери. Я все равно не бросил бы его. А что делать теперь? — расстроился Михаил.
— Мишель, обстоятельства уже сложились, изменить ничего нельзя, — возразил Вольский, — к тому же молодой человек заслужил все, что с ним случилось. За все в жизни нужно платить. Он оказался самонадеянным, грубым и бессердечным, и получил от жизни хороший урок. Возможно, он сделает из него нужные выводы, изменится, станет достойным человеком, вот тогда и поможешь ему.
— Вы так говорите, как будто знаете Вано не хуже меня, ведь вы виделись с ним только один раз, — удивился граф.
— Я был в Пересветове, говорил со слугами и с Заирой, они многое рассказали мне о тех делах, что творились в поместье, — вздохнул Вольский. — Мальчишка сначала почти разорил мать, взявшись управлять тем, в чем ничего не понимал. Когда же Саломея рассказала о том, что старый граф Печерский умер, Вано заявил, что не собирается делиться с ней наследством, и уехал в столицу один, бросив мать в деревне.
— По крайней мере, Серафим отомщен, — заметил Печерский, — Саломея всегда пренебрегала им, а с Вано носилась, как с драгоценностью. Вот и получила. Сын, чью любовь она не ценила, обрел счастье вдали от нее, а тот, кого она обожала, отплатил ей черной неблагодарностью. Но я не хочу злорадствовать, все это очень печально.
— Ты еще не знаешь главного. После того, как я приехал в Пересветово и объявил Саломее, что ты жив, она пообещала, что покинет имение. Я не хотел скандала, и решил дать ей возможность уехать, заявив только на Косту. Пока я ждал отъезда Саломеи в Ярославле, она, оказывается, начала выяснять отношения со своим любовником, произошла ссора, и твоя мачеха заколола Косту кинжалом. Она покинула имение в тот же день, а я не стал ее преследовать. Человек, пытавшийся тебя убить, получил по заслугам. Доказательств против Саломеи нет, она уехала и больше не вернется. Я считаю, что так лучше.
— Почему вы думаете, что она больше не вернется? — удивился Михаил.
— Я знаю, куда она уехала. Заира сказала мне, что Саломея собиралась выкупить свое родное село, которое в голодный год купил абхазский князь. Мои коллеги, которые занимаются вопросами кавказского направления, недавно получили донесение о том, что князь Вахтанг, к которому ехала Саломея, погиб в стычке с черкесскими разбойниками, угонявшими скот. В донесении особенно подчеркивалось, что князь успел жениться на графине Печерской, и теперь она — его единственная наследница. Так что мечта твоей мачехи сбылась — она, наконец, богата.
— Дядя, наверное, все сложилось к лучшему. Наше имя больше не будут трепать, полоща грязное белье Саломеи. Да и она, может быть, успокоится, устроит свою жизнь так, как ей хочется. Когда Серафим рассказал мне о своих переживаниях, связанных с отношением матери, я много думал и понял, что Саломея не могла поступать по-другому. Хотя ее привезли сюда совсем девочкой, она все равно так и не приняла здешнего уклада жизни, здешних отношений, она все отторгала. Мачеха так и осталась в своих горах, пытаясь всю жизнь заставить всех окружающих жить по их полудиким законам. Поэтому единственным, кто ее понимал, был Коста. А теперь она будет жить среди таких же, как она, может быть, и Вано к ней вернется, и они снова найдут общий язык.
— Дай-то Бог, — согласился Вольский. — Ну что, не пора тебе вернуться к жене?
— Да, репетиция, наверное, закончилась. Давайте я вас провожу во дворец, и встретимся потом на концерте, — предложил Михаил.
Они поднялись и направились к Екатерининскому дворцу, где Вольский жил уже почти неделю вместе с графом Нессельроде, получившим должность управляющего иностранной коллегией, готовя доклад императору о положении дел в Европе. Когда мужчины удалились достаточно далеко, из искусственного грота, построенного над бассейном, куда стекала вода из нового фонтана, появились двое лицеистов. Свою заветную бутылку шампанского они уже выпили, поэтому были веселы и возбуждены.
— Представляешь, Жано, какой сюжет можно сделать из того, что мы подслушали? — радостно спросил невысокий черноволосый юноша своего рослого друга.
— Ох, Александр, зачем тебе сюжет, ты же пишешь стихи? — отмахнулся тот.
— Ну и что, может быть, я напишу целый роман в стихах, а там нужен сюжет, — не сдавался молодой поэт.
— Ну, что это за сюжет? — заинтересовался тот, кого назвали Жано.
— Это — мысль о том, что человек, который не ценит любовь к себе, обязательно будет наказан одиночеством. Только я бы сделал любящей женщину, а неблагодарным — мужчину. Так будет интереснее.
— А я думал, что тебя заинтересовал этот Вано, — хмыкнул высокий лицеист.
— Нет, хотя это тоже нужно запомнить. Самонадеянность и неблагодарность всегда плохо заканчиваются. Люди остаются ни с чем. Как говорила моя няня — «у разбитого корыта», — объяснил Александр. Потом, переменив тему разговора, предложил: — Давай, обойдем вокруг пруда, может быть, и услышим эту знаменитую певицу.
Друг его поддержал, и лицеисты отправились навстречу новым приключениям.
Азу спасла копна. Нерадивый управляющий забыл ее у края леса, а осторожные крестьяне еще не решились присвоить дармовое сено. Зарывшись в самую середину, она так и простучала зубами всю ночь, умоляя Деву Марию спасти ее от холодной смерти. Когда солнце поднялось над краем поля, девушка не поверила своему счастью — она осталась жива, а руки и ноги ее слушались. Аза отряхнула с одежды сено, пощупала под платьем золотые цепи и, вытягивая ноги из жидкой грязи, выбралась на траву на опушке леса. Хорошо, что на ней были сапоги, и ноги остались сухими. Девушка отчистила голенища пучками высохшей травы и пошла в ту сторону, где, по ее представлениям, должна была быть дорога.
Через полчаса она увидела тракт, ведущий к Ярославлю, и тут Бог послал ей надежду: в сторону города двигался обоз из трех телег, груженых мешками. Аза побежала. Никогда в своей жизни она так не радовалась людям. Христа ради попросилась она к мужикам, везущим в город муку. Старший — высокий старик с совершенно седой бородой — махнул ей рукой на задок своей телеги, и девушка с облегчением пристроилась среди мешков. Они были мягкие, лежали плотной горкой, и за ними не чувствовалось ветра. Аза пригрелась и заснула, и в черном беспокойном сне видела ухмыляющееся ненавистное лицо Саломеи.
Обоз притащился на площадь около старинной белой церкви с главами, крытыми ярко-зелеными чешуйчатыми пластинами.
— Ну вот, девонька, мы приехали, сейчас расторговываться будем, а ты уж иди дальше сама, — посоветовал старик.
— Спасибо вам, — низко поклонилась Аза и быстро пошла с площади, стараясь затеряться в толпе.
Нужно было добыть денег, купить какую-нибудь одежду и устроиться с жильем. Одинокой женщине в провинциальном городе это было сделать нелегко. Только шлюхи ходили по городу сами по себе, всех остальных молодых женщин сопровождали мужчины или старшие родственницы.
«Саломея послала меня в бордель, — подумала Аза, — спасибо ей за подсказку. Самое место, где можно спрятаться и переждать. Даже если придется работать, с меня не убудет, но за мое золото вполне можно купить не только тихий угол, но и помощь».
Ее расчет оказался верным. В богатом доме на берегу Волги, куда привели ее две ярко одетые дамы, в которых она безошибочным чутьем определила жриц любви, Азу встретила холеная женщина лет за сорок, окинувшая девушку оценивающим взглядом.
— Работать пришла? — осведомилась она. — Ты первый раз или уже работала?
— Могу и работать, но попозже, а сейчас у меня личные дела, но я заплачу за постой и помощь, — ответила Аза.
