- Ждал тебя. Выяснил, где ты работаешь, и пришёл. Я второй день в Сорре. Инкогнито. Взял отпуск.
Виконт снял перчатку и медленно, осторожно, прикоснулся к моему лицу.
Убрав его руку, спросила:
- Зачем вы гоняетесь за какой-то торхой, да ещё с таким упорством? Наследник остался у вас. Или задето самолюбие? Хотите устроить показательную казнь?
- Нет. Я дал слово, ещё тогда дал, и сдержу его. Хоть ты права: твой побег стал главной темой гридорского злословья.
- Ничего, забудется. Купите новую девочку, научите её прыгать собачкой, выделывать фокусы – вот и новая тема для разговоров.
Сказала зло, но иначе не могла. Ему нравились унижения девушек, он полагал это нормальным и осуждал за то, что я не желала закрыть глаза, уткнувшись в сытую кормушку. Да, не вышло у вас сделать из меня домашнего питомца, не выдрессировали, мой норн.
Хотите, чтобы я вернула вашу былую славу непобедимого Коннетабля? Увы, ваше самолюбие меня не касается. А ваш высший свет я ненавижу. Теперь, когда снова разогнула плечи, изжила рабскую покорность, не побоялась бы убить кого-то из этих ухмыляющихся норнов. С удовольствием бы пристрели того министра или отца норины Мирабель, решивших, будто за пределами Арарга живут вещи, упивающиеся своей властью и безнаказанностью.
Избранный народ! Ублюдки они все, бездушные мерзкие ублюдки. Только Арарг превращает пленных в рабов. Только Арарг продаёт аристократам девочек, а потом, сломав, выбрасывает на помойку, позаботившись, чтобы они корчились в муках. Только там людей сажают в клетки и заставляют благодарить за это.
- Ты нужна мне.
Его голос вывел меня из гневных раздумий.
- Зачем? Говорю же: купите новую торху, красивую и приятную во всех отношениях. Я порченая вещь, по вашим законам недостойная даже взгляда норна. Он замарает руки, прикоснувшись к такой. Под норнов кладут исключительно испуганных несовершеннолетних девственниц, - зло добавила я, радуясь, что теперь могу всё высказать ему в лицо. Всё, что так долго кипело в душе. И за правду мне не вырвут язык, не запорют до смерти. – А я с другими спала. И не только с Тьёрном. Такую только в хыры. Лживую, неблагодарную, упрямую, приносящую одни огорчения кеварийку. Столько усилий, чтобы найти меня и даже не наказать? Не верю!
Усмехнувшись, добавила:
- Вы сами подтвердили, что не причините вреда, но это не мешает истязать меня араргскому квиту. И слова при этом вы не нарушите.
Виконт покачал головой:
- Всё совсем не так. И мне не нужна другая торха, не будет у меня другой торхи. И ты не вещь, а совсем другое. И Рагнару ты нужна, он верит, что его мама когда-то вернётся. Он очень скучает по тебе. И ждёт.
- Он меня не помнит, а матерью называет вашу супругу.
- Мирабель? Никогда, слышишь, никогда она не станет его матерью! Даже если он никогда больше тебя не увидит, матерью для него будешь ты. Только, знаешь, тяжело лгать собственному ребёнку, - гримаса боли исказила лицо виконта. Он даже ненадолго замолчал, глядя под ноги. – Тяжело лгать, что ты просто уехала. Особенно, когда сам в это не веришь.
Я была поражена. Норн рассказал сыну обо мне, велел называть мамой сбежавшую торху, а не воспитывающую Рагнара норину?
Его чувства ко мне оказались глубже, чем казались. Он действительно страдал.
Злость улеглась: не могу я нападать на раненого человека.
- Ты голодная? – неожиданно заботливо спохватился норн. – Позволь накормить тебя ужином, а то ты такая худенькая.
Не стала возражать, предложив посидеть в «Сломанной подкове».
Виконт расщедрился, заказал то, что не ела даже по праздникам. Сам же к еде практически не притронулся, всё сидел и смотрел на меня. Потом расстегнул куртку и потянулся к внутреннему карману:
- У меня для тебя кое-что есть. Наверное, обрадуешься, узнав, что твой отец жив. И всё ещё живёт в Кеваре, только в другом городе. Тут адрес. Если захочешь, напиши ему. Возможно, переедешь в Кевар, а то не место тебе в этой крысиной дыре. Там хотя бы родные…
Я протянула руку за сложенным вчетверо листом. Норн неожиданно перехватил её, поднёс к губам и поцеловал, как равной. Сначала ладонь, а потом каждый палец.
- Какая же у тебя стала кожа – грубая, шершавая, а ведь раньше… И все жилки видны. Моешь полы, убираешь за этим скотом – ты! Посреди этой мерзости.
Удивлённо глянула на него:
- Разве я не убирала за вами? Это одно и то же. Хотя нет, здесь меня не принуждают мыть хозяев и развлекать их гостей. Да и полы мою за деньги, а не за плошку еды. Без рабского ошейника, на равных общаюсь с теми, кто живёт на улице. Раньше меня лишали подобной роскоши: вы сами повторяли, что рабыня авердам не ровня.
Он проигнорировал мои упрёки и поинтересовался:
- Неужели ты всю жизнь мечтала работать поломойкой?
