берегу лагуны Ровиана, где мы теперь находились, сожгли. Охота за головами и сопутствующий ей каннибализм сдерживались миссионерами и колониальными властями в 1920-х годах, а после Второй мировой войны и вовсе сошли на нет.
Однако Роберт Льюис Стивенсон еще с увлечением рассказывал о «длинной свинье», как каннибалы называли человеческую плоть. Он был потрясен, когда столкнулся с человеком, невозмутимо обгрызавшим жареную руку ребенка — наверное, лучший кусок, — и гадал, чем именно руководствуется принимавший его гостеприимный вождь и добродушная супруга того: «Он неисправимый каннибал. Его любимым лакомством была человеческая рука, о чем он по сей день говорит с отвратительным сладострастием. Прощаясь с миссис Стивенсон, он держал ее за руку, и глаза его наполнились слезами, что произвело на нее сильное впечатление, которое, увы, я не мог с ней разделить…»
Думаю, тут он заблуждался. На фронтисписе моего экземпляра «Южных морей» располагалась фотография доброй миссис Стивенсон, и, несмотря на некоторую нечеткость изображения, я мог с уверенностью утверждать: она не выглядела аппетитно при жизни.
С другой стороны, Р. Л. Стивенсон полагал, что каннибалы руководствуются определенными принципами: «Они не были жестокими; если не считать этого обычая, они исключительно добрые люди; и говоря по справедливости, съедать человека после смерти гораздо достойнее, чем попирать и унижать его во время жизни; и даже к своим жертвам они относились с нежностью, а затем быстро и безболезненно лишали их жизни».
Однако мне недоставало оптимизма для адекватного восприятия подобных вещей, да и Стивенсон, недооцененный за свои просветительские взгляды, «содрогался от ужаса и отвращения при одной мысли» об этом. И когда он наткнулся «на три черепа, пять рук, кости трех или четырех ног и обилие других частей тела», то принял кардинальное решение расстреливать любого, заподозренного в каннибализме. В конце концов он имел дело всего лишь с «бедными невежественными тварями».
На обратном пути к нашему каноэ я взвешиваю все «за» и «против» подобного решения и уповаю на то, что мне не представится случая самому решать эту нравственную дилемму. Естественно, мы обнаруживаем, что мотор в очередной раз сломался и отказывается заводиться, несмотря на все усилия Кисточки, хотя тот и обращается с ним не слишком деликатно. Если не считать жужжания трансмиссии и периодического чихания, двигатель не проявляет никакого желания выполнять предписанные ему функции. Исчезнувший ненадолго Смол Смол Том возвращается со связкой бананов и зрелыми плодами папайи. Мы садимся на ствол стелющейся над водой пальмы и, болтая ногами, поедаем фрукты, пока Кисточка время от времени дергает за веревку, пытаясь завести двигатель. Он по пояс стоит в воде и истекает потом. Когда тот уже начинает затекать в глаза, Кисточка просто погружается с головой в воду, а затем, всплыв, встряхивает головой и вновь принимается за дело.
— Никаких проблем, — смеется Кисточка, и Стэнли хихикает ему в ответ.
Смол Смол Том, ощущая комичность момента, также присоединяется к общему веселью. И лишь я не могу понять, как это им удается сохранять беззаботность: нам пора ехать дальше, у нас серьезное дело, а мы еще так далеки от цели.
И все же нельзя отрицать, что одним из главных развлечений на Соломоновых островах было морское путешествие. И ни одно путешествие не обходилось без происшествий — мелких или поистине губительных. Как ни парадоксально, виной тому оказалось изобретение навесного мотора. Образ дешевого, простого и быстрого вида транспорта — один рывок стартера, и вы несетесь по волнам: брызги в лицо, солнце в спину, ветер раздувает волосы, — к несчастью, ограничивался страницами рекламных брошюр. В действительности приходилось часами возиться с двигателем, а потом держать зубами и руками его разваливающиеся части, чтобы они не затонули в чистом море. Думаю, потребовался не один месяц кропотливой работы в исследовательских лабораториях всего мира, чтобы изобрести такой двигатель, который прекрасно работает на берегу и тут же отказывает, как только за бортом исчезает береговая линия или погода стремительно портится.
Я бы чувствовал себя спокойнее, если бы за нами шел корабль сопровождения с запчастями и квалифицированными механиками. Однако в стране, где отвертка считалась предметом роскоши, а подходящий гаечный ключ слыл такой же редкостью, как утренний заморозок, нам оставалось только сидеть и болтать ногами. Делать знаки проплывавшим мимо лодкам тоже не имело смысла, поскольку размахивание рук вызывало лишь сочувственные улыбки и ответные приветствия.
И если разнообразные дребезжания, скрежет и зловещие затишья составляли звуковую дорожку к моим ночным кошмарам, то основным топливом для них являлся бензин. Он был дорогим, и его постоянно не хватало — то полгаллона сопрут там, то полгаллона прольется здесь. К тому же он обладал поразительной способностью смешиваться с морской водой, которая таинственным образом просачивалась сквозь днище любой цистерны.
Однако в плавание никто не пускался в одиночку. Мне еще ни разу не доводилось плыть в каноэ — а так назывались все лодки вне зависимости от их размеров и конструкции, — которое не было бы перегруженным. Поэтому наше плавание считалось исключительно комфортабельным.
Все знали, когда женщины возвращаются из Мунды, где они продавали ямс и маниоку, поскольку в одну лодку требовалось уместить до двадцати пяти человек плюс детей разных возрастов, горы ананасов, связки бананов и мешки с рисом. Как-то Кисточке, являвшемуся официальным перевозчиком, чуть было не пришлось поневоле стать первоиспытателем в области вождения каноэ под водой: борта лодки опустились вровень с ней, но подвесной мотор при этом продолжал прекрасно работать. Груз вплавь отправился обратно на рынок, и, если не считать пары мешков намокшего риса, все остальные остались целы.
Я лишь изредка вспоминал о надувном спасательном жилете, подаренном мне в Англии. Поэтому, когда мотор глох, или заканчивался бензин, или волны, подгоняемые зловещими дождевыми тучами, начинали громыхать о борт, я зачастую задумывался, сколько мне еще осталось.
Мотор продолжал упорствовать. И по прошествии некоторого времени я тоже попытался найти смешную сторону в нашем положении, и в тот момент, когда я уже окончательно отчаялся сделать это, мотор чихнул, астматически откашлялся и заработал.
Мы спешно залезаем в каноэ, пока он не передумал, и, набирая скорость, устремляемся к островам Вангуну и Нгатоке, находящимся к востоку от нас. Сзади я вижу далекие части суши, исчезающие в густой пелене тумана.
И тут начинают падать первые капли дождя. Море, гладкое как голубое стекло, быстро теряет свою яркость, словно по нему провели огромной грязной тряпкой. Дождь становится сильнее, вода приобретает мутно-молочный цвет, а капли отскакивают от нее, точно бусины от асфальта. Когда разражается настоящий тропический ливень, вода начинает дымиться, и у меня возникает странное ощущение, будто я нахожусь внутри перевернутого магического шара в самом центре искусственного снегопада. Мы тут же вымокаем, подобно мышам, моя спина подвергается такому штурму, какой бывает, когда находишься под душем Шарко в спа-салоне. Помощники сворачиваются клубочками и замирают. Кисточка на корме продолжает упрямо грести, прикрывая глаза верхней частью весла, так как теперь дождь лупит с силой выпущенной из ствола дроби. Когда хлестать сильнее уже некуда, видимость сокращается до размеров каноэ.
А затем потоп внезапно прекращается. Тучи устремляются дальше, поливая все на своем пути. Вскоре под ветром и солнечными лучами мы высыхаем, распухшие пальцы сморщиваются, и Кисточка возвращается к своей обычной жизнерадостности.
Мы выбрасываем за борт приманку в форме рыбы, которую я приобрел у Джеффа, и она очень жизнеподобно мелькает в воде, двигаясь за лодкой.
— Эта не подведет, — обещал Джефф. — Ты же отымеешь весь океан.
Я не намеревался совершать что-нибудь столь кардинальное, однако до этого дня мне не удавалось поймать ничего существенного. И я с готовностью хватаюсь за леску, не забывая при этом о морских дьяволах, таящихся в глубине.
— Ты плохо удачливый рыболов, — заявляет Стэнли, забирая у меня леску.
Не проходит и нескольких минут, как он начинает что-то вытягивать. Кисточка приглушает мотор и принимается помогать Стэнли, заполняя днище каноэ витками спутанной лески. Сверкая красными и пурпурными пятнами, из воды выскакивает коралловая форель, и Стэнли, умело осуществив подсечку, забрасывает ее в лодку. Он поднимает голову и улыбается, вытаскивая крючок изо рта задыхающейся
