Джибраила, Исрафила, Микаила и Азраила[90]. Он ежедневно созывал людей на все пять молитв, и не было дня, чтобы он опоздал. Так было до тех пор, пока не умер шейх Насрулла Бад Хабиб. Тогда он перестал призывать к молитвам и уединился, скрываясь до самого дня своей смерти, когда он произнес всем памятный азан. Он всегда заканчивал призыв к вечерней и утренней молитвам словами: «Поспешите, поспешите, о люди. Корабль уплыл далеко, море глубоко. Божьи люди не сбиваются с пути. Это время — величайшее из времен. Это время — время Насруллы Вад Хабиба».
Рассказывают, что его стали видеть вместе с шейхом Насруллой Вад Хабибом, когда он уже был зрелым юношей. Ему было больше пятнадцати, но меньше двадцати лет. Одному аллаху известно, где он был раньше. Возможно, до этого он скитался далеко в пустыне, молясь и служа богу, потому что в городке о нем никто не знал, словно он там никогда не жил. Однажды после утренней молитвы люди стояли, окружив шейха Насруллу Вад Хабиба. Закончив утреннюю или вечернюю молитву, он обычно уходил не сразу, а примерно в течение часа беседовал с людьми и наставлял их. Они спрашивали, а он им отвечал. Рассказывают, что в тот раз он внезапно замолчал и выражение его лица изменилось. Потом воскликнул во весь голос:
— Сюда, к нам, Биляль! Сюда, к нам, Биляль!
Люди не поняли, чего хочет шейх, и спросили:
— О наш шейх, кого ты зовешь?
Он ответил им изменившимся голосом, трижды повторив:
— Биляля, вестника добра.
Они опять не поняли, замолчали и задумались. Неожиданно один из людей вскричал, словно его осенило вдохновение:
— Шейх зовет Хасана.
Когда они попросили говорившего объяснить им, какого Хасана он имеет в виду, тот смутился, не зная, что ответить. Потом, словно им всем внезапно открылась истина, они закричали:
— Хасан Галля — Галля, раб.
Тогда шейх Насрулла Вад Хабиб обратился к людям с вдохновенными словами:
— Биляль — не чей-нибудь раб. Биляль — раб божий, сын божий. Если бы вы знали о нем, что знаю я, то ваши сердца раскололись бы от страха и вас охватили бы тревога и смущение. Он видел и слышал, он достиг того, без чего сердцам остается только разорваться от боли. Клянусь богом, если бы Биляль попросил о чем-нибудь аллаха, он бы откликнулся, если бы он попросил у всевышнего, чтобы земля провалилась вместе с вами, то он бы выполнил эту просьбу.
Шейх произнес все это таким голосом, что слушавшие его содрогнулись от страха. Потом снова стал звать:
— Сюда, к нам, Биляль! Сюда, к нам, Биляль!
Как только шейх Насрулла Вад Хабиб кончил звать, люди услышали голос, раздававшийся у двери мечети:
— Вот я перед тобой! Вот я перед тобой!
Он вошел. На нем была пыль дальних дорог. На шее у него висели длинные деревянные четки, в руках был сосуд из кожи. Припав к ногам шейха, он стал целовать их, повторяя сквозь слезы: «Вот я перед тобой, вот я перед тобой».
Шейх поднял его, крепко обнял и поцеловал в обе щеки и в лоб. Прослезившись, он сказал:
— Почему, брат мой, ты от меня удаляешься? Разве этого не довольно тебе и мне? Сжалься над собою, друг мой. Ты достиг того, чего редко достигают самые любящие и смиренные. Я бегу, по едва поспеваю за пылью, оставляемой тобою.
Биляль, рассказывают, плакал так, что душа его едва не рассталась с телом, и все повторял:
— О господин мой! Не говори так. Ты всемогущий повелитель времени, а я твой раб и невольник.
Шейх хотел, чтобы Биляль был ему братом, но тот наотрез отказался, поклявшись, что останется при нем, как невольник при своем господине. Шейх разгневался, потому что его душа не могла это принять. Биляль служил шейху днем и ночью, наполняя ему молитвенную кружку и принося пищу. Если шейху случалось идти по жаре, он держал над его головой большой зеленый зонт. Если шейх ехал по какой-нибудь надобности, что случалось редко, Биляль сопровождал его пешком, держа поводья его коня. Он отказывался садиться в присутствии шейха Насруллы Вад Хабиба и довольствовался тем, что стоял рядом с ним, как верная собака. Шейх Насрулла Вад Хабиб, видя все это, говорил ему:
— Эх, Биляль, Биляль, почему ты хочешь оскорбить меня своим унижением?
Рассказывают, что шейх Насрулла Вад Хабиб был величайшим человеком своего времени, не имевшим себе равных. Люди стекались к нему из разных краев земли, ища у него знания и прося благословения. Они приходили к нему из Магриба, Туниса, Египта и Сирии, из земель хауса и фулани[91], принося с собой ценные подарки. Он тут же раздавал их людям, и в дом к нему ничего не попадало. Имам Мухаммед Ахмед аль-Махди, как только объявился, написал шейху письмо, призывая его принести ему клятву верности. Шейх Насрулла Вад Хабиб ответил в своем письме:
«Разве мы не подчиняемся только велению одного-единственного властелина? Если ты считаешь, что идешь правильным путем, то всевышний всемогущий аллах укажет тебе путь еще вернее. Он всесильный и выбирает из своих рабов того, кого захочет. Иди же, как велит Книга аллаха и Сунна его пророка[92], и ты не заблудишься. Пресвятой, милостивый и милосердный повелитель ведет истинным путем, кого захочет, и сбивает с пути, кого захочет. Он дает, кому пожелает, и отбирает, у кого пожелает».
Рассказывают, что он держался в стороне от аль-Махди, не поддерживая его и не выступая против. Он предоставил своим сподвижникам право самим выбирать и не мешал никому из тех, кто хотел присоединиться к этому движению. Только немногие из его людей ушли к аль-Махди. Когда власть перешла к халифу Абдаллаху ат-Тааюши[93], тот послал шейху письмо, приказывая ему явиться в его столицу Омдурман. Шейх ответил в резком тоне, и это вызвало гнев халифа. Он решил послать своих солдат схватить шейха и привести его к нему униженным и покорным. Но тот расстроил замыслы халифа, которому так и не удалось выполнить задуманное. Передают, что шейх Насрулла Вад Хабиб говорил, имея в виду халифа Абдаллаха ат-Тааюши:
«Клянусь аллахом, кроме которого нет другого божества. Повелителей мусульман обуяла гордыня. Мир кажется им прекрасным, но в нем таится погибель для них. Они кичатся высоким положением и множеством подданных, опьянены вином власти и думают, что всесильны и вечны. Но аллах поразит их скипетром своего могущества, сокрушит их саблей своей мести, направит на них мечи неверных, даст власть над ними их врагам и напустит на них из тайных убежищ тех, кто их перехитрит и одолеет. И погибнут победитель и побежденный. Они рухнут, как сухие пальмовые стволы, или обратятся в пыль, которую развеет ветер, как это было с племенами ад и самуд[94]. Остерегайтесь, остерегайтесь!»
Рассказывают, что в Вад Хамиде была женщина поразительной красоты, которую звали Хавва, дочь аль-Орейби. Она пришла из степей племени кабабиш со своими родителями в годы бесплодия и засухи. Родители ее умерли, и она осталась одна. Женщина чесала шерсть, пряла и работала в домах состоятельных людей города. Говорят, лицо ее было как утренняя заря. Ее черные как ночь волосы ниспадали по спине до самых бедер. Она была стройной, полнотелой, с длинными ресницами и гладким лицом. При этом она отличалась умом и сметливостью, была скора на слово, приятна в беседе и любила выставлять напоказ свою красоту. Ее речь была остроумной и немного кокетливой. Ее желали многие, но она всех отвергла — и тех, кто искал законной связи, и тех, кто хотел греха.
Говорят, сердце Хаввы не лежало ни к кому из мужчин, кроме Биляля. Она намеренно появлялась перед ним, когда он молился или совершал службу, но он ей никак не отвечал. Вначале люди думали, что она играет и кокетничает с ним, потом поняли, что женщина, о чудо, безумно влюблена в него. После бесплодных попыток привлечь его внимание она отправилась к шейху Насрулле Вад Хабибу, повинилась перед ним и пожаловалась на Биляля. Он наказал Билялю жениться на ней. Биляль молвил:
— О мой господин, моя душа принадлежит тебе. Но ты хорошо знаешь своего бедного раба. Я выбрал себе дорогу благочестия, ты же приказываешь мне поступить, как поступают мирские люди.
