– Ярл Гунналуг? Темнолицый колдун из Дома Синего Ворона? – громко и требовательно спросил Ансгар, с угрозой выпрямляясь.
Казалось, он готов сейчас схватиться за меч и ударить им кого-то, кто рискнет вызвать его немилость. Одно имя колдуна вернуло юноше прежние силы и готово было послать в новую смертельную схватку.
– Не знаю. Я и Дома такого не знаю…
– Гунналуг, ярл и колдун из Дома Синего Ворона, сломал меч моего отца… Взглядом сломал. И не в бою, а когда меч висел на стене, слабый без отцовской руки… Приезжал к нам со своими хозяевами, со старшими ярлами, и все время на меч смотрел. А меч в ножнах был, на стене висел за спиной отца. Потом увидели, что меч сломан… Может, это он был? Хаствит?..
Но дварф тоже ничего не подсказал в ответ на такой вопрос и только широкими плечами пошевелил в недоумении. Он колдуна Гунналуга из Дома Синего Ворона раньше не видел, хотя слышал про такого очень давно, но вообще в бою другим увлечен был…
А юноша вдруг голову опустил. Он слышал, что Гунналуг самый сильный колдун в их краях, и справиться с ним простому смертному попросту невозможно. Однако этот колдун ничего сделать не мог против самого Ансгара. Должно быть, это был другой колдун, послабее…
А Хлюп, прерывая раздумья юного конунга, вдруг быстро поднялся на ноги и настороженно посмотрел в сторону леса.
– Ай-яй-яй… Там, кажется, нелады какие-то у Титмара… Надо выручать его… Что слышишь, Хаствит? Никак, беда?..
Хаствит тоже поднялся, волосы со лба убрал, словно он не ушами, а лбом слушал, и к лесным, неуловимым для человека звукам лицом повернулся. Нелюди переглянулись, понимая в окружающем гораздо больше Ансгара.
– Тогда пойдемте выручать… – сказал конунг решительно, поднял меч, подержал за рукоятку и пристегнул ножны к поясу. – И горе тому, кто поднимет на Титмара руку…
Он боялся потерять последнего оставшегося в живых человека из команды ярла Фраварада, последнего человека, связывающего его с родными краями, способного понять норвежскую речь и ответить тоже на своем языке, и потому готов был вступить в новую схватку с кем угодно. Конечно, кормчий – не ярл и не мог заменить юноше дядю, но он и не простой гребец с драккара, и занимает положение среднее между гребцами и ярлами. Но не это было главное. Главное было в том, что оба они из одной земли.
– Надо бы идти… Но… Там не люди…
– А откуда ты знаешь?
– Чувствую… Там другая нелюдь шевелится… Много нелюди… Мелкой… Мысли злые шлет… И собака лает…
Хаствит замычал, и теперь даже Ансгар понял, что дварф торопит.
– Идем… – решительно сказал конунг.
Хлюп в сомнении покачал головой, тем не менее, двинулся вперед, хотя и не смело.
– Что ж там?
– Кажется, нечисть болотная бесится… Очень ей Титмар не понравился…
Дварф опять что-то промычал.
– А… Конечно… – согласился Хлюп. – Титмар шишиморе[61] чуть нос не отдавил, когда она в болоте спала… Вот, кажется, оттого и злится… Боюсь, со Скользкой мы не договоримся… С этой драться придется… Они народ злющий. С домашними кикиморами еще можно поладить, когда они в духе, и дух у них в брюхе, а болотная шишига злая, как гадюка… А с ней там всегда еще всякие вражонки[62]… Они сами ничего толкового не могут, только пугают и потому ее всегда на злобу подбивают…
Идти решили, чтобы не терять время, напрямик, положившись на слух причального Хлюпа, да и Хаствит, не имея голоса, слух, тем не менее, не потерял и тоже слышал несравненно больше простых людей. О слухе гномов и дварфов в Норвегии много сказок сказывают. Сказывают, что слышат они, как червь под землей ползет. А уж о том, что на земле делается, и говорить не приходится. Как же этим свойством подземных жителей не пользоваться, когда обстановка того требует. Титмара следовало выручать…
Лес был густ и высок, и солнце почти не пробивалось сквозь заросли, чтобы просушить своими лучами землю и высокую, к свету стремящуюся траву. Тонкие островерхие ели тянулись из сырого сумрака к солнцу верхушками, но при этом загораживали Ансгару и нелюдям путь нижними широкими лапами. Черные стволы лиственниц мрачно устремлялись кверху, цеплялись за одежду голыми и сухими нижними ветвями, готовы были и в глаза вцепиться, если вовремя не отвернешь лицо. Осины росли плотно одна к другой, оттесняя друг друга, а пространство между елями, лиственницами и осинами занимали густые и упругие не ломающиеся под рукой кусты. Прилетающий порой в эти края ветер иногда выбирал себе жертву – искал слабые деревья, у которых корни в сырой почве прогнили, ронял их, обрекая на гниение всем древесным телом, и теперь они наполовину лежали, наполовину висели, облокотившись на другие, на живые стволы, и неизвестно было, когда упадут полностью. И через все это предстояло продираться. И трудно было бы продраться, не окажись в руках у Хаствита тяжелого топора-секиры с широким острым лезвием, и не имей дварф такие сильные неутомимые руки. Кормчий Титмар вместе с собакой шел какой-то другой дорогой, в обход, но искать незнакомую тропу и терять время на обход не хотелось, и нелюди вели юного конунга прямым путем туда, где они слышали мысли других нелюдей и лай собаки. Титмар, как уверяли нелюди, был там…
– Эти кусты никогда, кажется, не кончатся… – ворчал Хлюп, пока Хаствит размахивал топором, чтобы под корень срубить очередной гибкий и неподатливый куст.
Иначе, не под корень, срубить его было невозможно, потому что гибкие ветви под лезвием просто гнулись и тут же выпрямлялись, снова загораживая путь. Приходилось так наносить удар, чтобы лезвие топора задевало и землю. Но иначе рубить было просто бесполезно.
Наконец-то они добрались до вершины небольшого увала, вытянутого вдоль берега реки, и стали спускаться. Спуск был более легким, чем путь к вершине, густых зарослей было меньше, да и деревья стояли уже не стеной и не так активно мешали продвижению. Но по склону лежало множество крупных камней, которые приходилось обходить, однако там все равно пошли быстрее.
– Внизу болото блестит… – заметил юный Ансгар.
– Туда нам и надо. Мы уже почти пришли. А за болотом дорога, к которой Титмар пробирался. А его шишимора, укуси ее щука под хвост, с тропы сбила. Быстрее, Титмара спасать надо. Собака там ему не поможет. Собака сама там погибнет. Топь… Быстрее надо…
И Хлюп чуть не упал второпях. И упал бы, не поддержи его Ансгар за шиворот. А со склона по кустам и гнилым пням скатиться – удовольствия мало, и наверняка не все ребра и конечности остались бы после этого целыми!
Но дварф Хаствит тут же что-то промычал, останавливаясь.
– Он думает, что мы не успеем. Титмар, говорит, в очень уж поганую топь попал… Проклятая Слизь Болотная туда его затолкала и саму топь торопит, чтобы быстрее человека глотала… Иди, Ансгар, надо Титмара вытаскивать, а мы отсюда помочь попробуем. Нам бы только дыхание перевести и сосредоточиться. Мы собьем шишигу с мысли, помешаем ей приказывать Болоту. Это в наших силах. Болото ее не послушает, если мы другие мысли пошлем. Болото не будет знать, кого слушаться следует. А ты торопись. Иди… Попробуй Титмара вытащить. Палку срубишь и протяни ему. Только сам, смотри, в топь не лезь…
Молодой конунг не стал задерживаться и спрашивать, как будут нелюди помогать кормчему. Он, пользуясь длиной своих ног и большой подвижностью сильного тела, легко и быстро, только придерживаясь рукой за стволы, спустился с сопки и сразу оказался в болоте, через которое вела заметная тропа, обозначенная по левую сторону вехами, а кое-где выложенная плетеными гатями. Собака басовито и сердито лаяла совсем неподалеку. Голос был чрезвычайно зычным и разносился далеко. И хотя Ансгар знал свойство болот делать громкими самые слабые и близкими даже далекие звуки, все же казалось, что до Титмара можно добраться быстро. И он смело шагнул на тропу. Но, не пройдя и десяти шагов, почувствовал, что попал в окружение какой-то неведомой силы, невидимой ему, не грозящей громко, в открытую, не бряцающей оружием, но расползающейся по коже неприятными ощущениями и щекочущей спину. Это был
