внимательно вслушиваясь в песню, мы с наёмником молчали. Наконец, музыка на время стихла, голоса замолчали, и Кара решил перейти к серьёзному разговору. Он сел напротив меня и, глядя прямо в глаза, спросил:
– Так зачем ты приехал, Саня?
– А ты разве не знаешь?
– Да так, что-то с пятого на десятое. Неделю назад появился какой-то хмырь из ваших дипломатов при дворе трабзонского мэра и сказал, что для моего отряда есть работа, а договор будет заключать некий купец Мечников. Кроме того, мои друзья из города говорят, что Осман Гюнеш готов предоставить свой флот для транспортировки воинов отряда в Таганрог. В общем-то это всё, что я знаю.
– Понятно. – Из рюкзачка, который в дороге болтался за моей спиной, а сейчас лежал рядом, я вынул папку с несколькими вложенными внутрь листами бумаги и протянул ему: – Читай, Кара, здесь всё прописано.
Буров уложился в полчаса, внимательно прочитал каждый документ, потом по второму кругу прошёлся, просмотрел листы бумаги на свет и, аккуратно убрав их в папку и отложив её в сторону, задал самый важный для себя вопрос:
– Это не подстава?
– Нет, всё реально, и в случае подписания этого договора Конфедерация претензий к тебе иметь не будет. Конечно, официально ты остаёшься врагом нашего государства и предателем своего. Однако ловить тебя никто не будет, и наша Черноморская эскадра твой отряд на переходе топить не собирается. Так мне было сказано, и я думаю, что это не пустой трёп. Поверь, Кара, опасность с севера слишком серьёзная, и полторы тысячи твоих бойцов там сейчас очень нужны.
– Кто оплачивает мой поднаём?
– Диктатор из своих личных средств выделил пятьдесят тысяч золотых.
– Как пойдёт оплата?
– Как только высадишься в Таганроге, получишь первые двадцать тысяч. Остальное – тремя частями в течение года в ППД городок Дебальцево.
– А поторговаться?
– Бесполезно, с Симаковым этот номер не пройдёт. Он попросту подождёт ещё месяц и предложит за годовой контракт не пятьдесят тысяч, а сорок. Положение у тебя здесь нестабильное, кругом одни враги, ты ведь не можешь с нанимателями ладить, когда они от тебя близко. Как итог – проешь остаток своих сбережений и будешь вынужден продавать сначала бронетехнику, затем артиллерию и в конце тихо-мирно начнёшь сокращать отряд. И хочу сказать сразу, не вздумай повернуть своё войско на Дон, а то нехорошо получится – и меня подставишь, и сам огребёшь. Пока действует договор, забудь о своих амбициях и строго придерживайся всех пунктов контракта.
– Это ясно. Вот только договор сроком всего на один год, а дальше я могу поступать, как мне вздумается?
– Да, если уцелеешь в боях с сектантами.
– А ты, Саня, во мне и моих псах войны сомневаешься? – Он недобро прищурил глаза.
– Я и сам в себе засомневался, дядя Коля, когда с ними столкнулся, – смягчил я разговор, – и дело тут не в том, кто круче и у кого пиписька толще, а в том, что они настоящие воины и фанатики.
– Что, не хуже нас с тобой?
– Как минимум, не хуже. Гарантию даю, что таких зверей на своём пути ты ещё не встречал.
– Хм, посмотрим, что за чудо-бойцы такие. – Буров вновь взял папку в руки, повертел её и опять положил на ковёр. – А что насчёт продовольствия, боеприпасов и топлива?
– Продовольствие поставят местные жители, и градоначальник Дебальцево ручался, что с этим проблем не будет. Боеприпасы по льготным ценам за наличку с твоей стороны, а топливо – разговор отдельный, для этого надо знать, что у тебя из техники имеется. Однако я в тех краях этим летом был и могу сказать, что с дорогами там не очень, так что сможешь только вокруг Дебальцево кататься, да и то на гусеницах, а колёса убьёшь, и через месяц твои автомашины встанут. Кстати, что у тебя из артиллерии есть?
– Двадцать минометов, пять безоткатных орудий и три полевые семидесятишестимиллиметровые пушки. С боеприпасами пока проблем нет, как минимум по четыре боекомплекта на каждый ствол имею.
– А из подвижного состава?
– Два БТР-80, оба на ходу, пять грузовиков для перевозки пехоты и восемь легковушек самых разных марок и моделей.
– БТР пройдут, а машины нет.
– Жаль. Значит, придётся их продавать, а здесь мне хорошей цены за них никто не даст.
– Продай мне, – предложил я.
– А у тебя на эту покупку есть деньги?
– Под автотранспорт найдутся. Оценим здесь, разгрузим по дороге, в Новороссийске, и там я выплачу всю сумму целиком.
– Посмотрим, подумать надо. Сколько у меня времени на сборы?
– Двое суток, включая сегодняшний день, и уже вечером двадцатого числа в порту Трабзона соберётся весь флот местных пиратов. На погрузку ещё двое суток, и через восемь дней мы должны быть в Таганроге.
– Мы? – усмехнулся Буров. – Так ты с нами, что ли?
– Только до места выгрузки, а там – домой. Так что, подписываешь контракт?
– Эх! Где наша не пропадала! – Одним махом влив в себя чарку молочно-белой араки, он взмахнул рукой: – Договорились, подписываю сей контракт, и пропади пропадом турецкий берег!
Уже через пару минут каждый из нас был при подписанном экземпляре договора, и, словно почуяв, что наши дела завершены, появился Сулейман.
– Хватит в одиночестве сидеть, а ну-ка, пойдёмте к людям, а то самое интересное пропустите. – Вождь обеими руками указал на выход из своего шатра.
Ну что же, моё дело сделано, могу отдохнуть. Я оставил рюкзачок с документами под охраной буровских бойцов, и мы направились в центр становища, где начиналось главное праздничное представление. Только мы сели на скамейки, места для почётных гостей, как не менее трёх десятков барабанов самых разных размеров стали выбивать разнообразные ритмы. Какое-то время настойчивый барабанный бой был рваным и несогласованным, но вскоре он сплёлся в один общий неразрывный узор.
В центр площадки, как бы нехотя, под давлением грохота барабанов и публики, вышел по пояс голый совсем ещё молодой темноглазый воин с двумя кривыми мечами в руках.
– Азамат! – приветственно выкрикнула толпа, и парень слегка поклонился и начал танец с оружием.
Воин скакал, прыгал, наносил неожиданные удары и ставил блоки. Всё делалось чётко, слаженно и настолько красиво, насколько это может быть в таких выступлениях. Его мечи завертелись над головой и, отблескивая под солнечными лучами, создали светящийся круг. Вновь прыжок, удар, блок и снова удар.
– Мустафа! – вновь разнеслось над небольшим человеческим морем, и в круг, перекувыркнувшись через себя, влетел следующий боец, рыжеволосый стройный парень лет восемнадцати, ровесник своего противника.
Дзанг! Дзанг! Дзанг! – мечи бойцов скрестились, и от них посыпались снопы искр. Воины двигались чрезвычайно быстро, их ловкость в обращении с холодным оружием поражала, по крайней мере, я увиденным был доволен, а толпа так просто неистовствовала и ликовала.
Шлёп! – спустя пару минут тело рыжеволосого воина шумно упало в пыль, и клинки соперника застыли в миллиметре от его горла. Музыка смолкла, и толпа радостно прокричала одно из немногих известных мне турецких слов:
– Жизнь!
Повернувшись к Каре, я спросил:
– Они что, всерьёз бились?
– Да, у них обычай такой: пока кочуют, подбирают бездомных мальчишек, и раз в год они бьются за право остаться в племени. Выиграл – ты свой. А нет – пшёл вон и не отсвечивай. И этому пареньку, как его,
