— Золото. Стоит заклинить луидором ту железку, на которую вы сейчас давите, и она перестанет работать. — Талейран побледнел. — Знаете, маркиз, я очень не люблю, когда из меня пытаются сделать фарш.
Второй консул порывисто вскочил, хватаясь за карман, вероятно, там у него на всякий случай заготовлен пистолет.
— И ловить пули мне тоже не нравится. — Я кувыркнулся через стол и оказался лицом к лицу с противником.
Короткий тычок левой под ребра. Мой собеседник явно не привык к таким некуртуазным, но весьма эффективным дипломатическим шагам. Он мешком оседает мимо стула, хватая ртом воздух. Я хлопнул в ладоши, в переговорную ворвались Кадуаль и его бойцы.
— Этого связать, рот заткнуть.
— Прикажете убить? — поинтересовался Кадуаль.
Я вздохнул: логика событий требовала именно такого решения, но все же убить Талейрана… не поднималась рука. Я покачал головой:
— Нет. Возьми эту карту — это в Новом Свете. Сейчас ты отправишься к Атлантике, я организую тебе приказ консула реквизировать любое судно для нужд Республики.
— Республики? — переспросил генерал.
— Консул не может написать иначе. Ты отвезешь этого человека на противоположный берег океана. Начинай поить его здесь, в Париже, и пусть пьет всю дорогу, чтобы он не просыхал ни на минуту. Называй его Жан или Анри, неважно. Когда убедишься, что там, в Америке, он и сам себя так называет, можешь возвращаться. Карту отдашь ему. И убеди, что он приехал сюда из-за нее. Если сильно поторопишься, возможно, успеешь на коронацию. Уверен, новый государь будет рад видеть тебя.
— Эх! — горестно вздохнул Кадуаль. — Как прикажете. А только куда проще было бы прикончить…
Мне пришлось догонять армию целый день. Бернадот выступил навстречу своему вечному сопернику, едва получив по гелиографу сообщение о высадке Бонапарта и о его встрече с дофином. Я скакал мимо полков, марширующих в сторону Луары, вскользь бросая взгляд на лица солдат: они были мрачны и усталы, хотя армия только выступила в поход. Иногда офицеры командовали петь, чтобы взбодрить понуро шагающие роты. Но песня сникала, едва начавшись. До веселья ли — не дай боже, и впрямь придется пойти в штыки на своих же братьев-французов, с которыми недавно воевали в одном строю. До песен ли тут?! Среди бравых усачей, топтавших сейчас пыльные дороги Иль-де-Франса, было немало тех, кто воевал под знаменами Бонапарта в Италии. Каково было им сейчас слышать, что любимый сын Марса, их вождь, их герой, их разлюбезный «маленький капрал», — предатель Отечества и коварный враг? Можно было не сомневаться: если, не дай бог, дело дойдет до настоящей схватки, ни превосходство в численности войск и артиллерии, ни полководческий дар Бернадота не смогут превозмочь нежелания армии воевать. Без сомнения, и сам первый консул понимал это, но гнал от себя опасные мысли, надеясь, что его личная храбрость и неприязнь к Бонапарту зажгут войска.
Вечером, когда трубачи передали вдоль колонн команду «прекратить движение и становиться лагерем», мне все же удалось нагнать голову армии. Весь в пыли, так что едва были различимы цвета мундира, я подъехал к шатру первого консула и, спешившись, отрекомендовался дежурному офицеру:
— Майор Арно к генералу Бернадоту.
Тот кивнул. Мы уже виделись с ним прежде в Париже в штабе его превосходительства. Моего знакомого не было минуты две. Когда он вернулся, на лице его было написано недоумение.
— Консул приказал арестовать вас, майор. Потрудитесь сдать оружие.
— Вот как? — Сидеть под арестом и дожидаться трибунала никак не входило в мои планы. И Бонапарт, и Бернадот славились необычайной скоростью переходов. До роковой встречи оставалось совсем немного времени. Я окинул взглядом почетный караул, окружающий шатер главнокомандующего, — не пробиться. Это только в кино герой без труда раскидывает толпу вооруженных противников, отпуская при этом шутки-прибаутки. А здесь, как пел Лис, «степь да степь кругом» — стопчут и не заметят, да еще и штыками потыкают, жив ли? Но прорваться надо.
Я широко развел руками:
— Это неразумно.
— Таков приказ.
— Ну, если приказ. — Я начал медленно отстегивать саблю, большим пальцем поддевая эфес под крестовиной, чтобы слегка выдвинуть клинок. Видит Бог, я этого не хотел. Старая шутка, которой научил меня один из наших оперативников, Такэдо Мацури. Отстегнув саблю, я кладу ножны на внешнюю часть ладоней и, кланяясь, протягиваю клинок дежурному офицеру. Тот делает шаг вперед, чтобы принять оружие. Да здравствует искусство иай-до — мгновенного выхватывания меча: правая рука идет вверх, левая — вниз, и эфес сабли оказывается в ней. Доля секунды, и клинок уже вышел из ножен, еще столько же, — ее острие застыло у сонной артерии дежурного офицера. Часовые, спохватившись, начинают вскидывать ружья, но мой противник командует им остановиться.
— Чего вы хотите? — Его голос становится хриплым от волнения.
— Дружище, я очень прошу, вернитесь к генералу Бернадоту и скажите, что мне непременно нужно его видеть.
— Вы понимаете, что вас за это расстреляют?
— Да, понимаю. Но если я сейчас не поговорю с его превосходительством, армия погибнет. Думаю, это веская причина настаивать.
Я салютую ему саблей, часовые бросаются ко мне со штыками наперевес, дежурный офицер поднимает руку:
— Стоять! Я сообщу о ваших словах консулу.
— Благодарю, мой друг. А теперь можете передать эту саблю в знак искренности моих слов и намерений.
Офицер поворачивается и исчезает за пологом шатра. Время тянется. Из секунд, кажется, можно связать длинный шарф и, черт побери, повеситься на нем. Солдаты глядят на меня чертовски хмуро. Видно, что не в меру ретивый майор им совсем не по вкусу, но приказ… Они ждут приказа, и я жду вместе с ними. Секунда, еще секунда, наконец дежурный офицер появляется из-за полога.
— Генерал ждет вас.
Я вздыхаю с облегчением, стараясь не слишком показывать обуревающую меня радость. Все-таки любопытство гасконского льва одержало верх над холодным разумом. Будь на его месте Бонапарт, и апостол Петр уже считал бы пулевые отверстия в моем теле.
Я захожу в походные апартаменты первого консула: все просто, без изысков, на войне, как на войне. Сам Бернадот сидит за раскладным столом, на столе лежит мой клинок.
— Что все это значит, майор?
— Ваше превосходительство, я мчался целый день без отдыха вовсе не затем, чтоб меня арестовали.
— Это мне решать.
— Несомненно, мой генерал. Однако, согласитесь, я тоже имею некое отношение к исполнению данного приказа, и потому могу ли я узнать, за что меня арестовывают? Ваш приказ был выполнен…
— Ты самовольно оставил часть.
— Ваше превосходительство, вы совершенно правы. Но я прошу вас рассудить: арестовывать ли меня за дисциплинарное нарушение, или же счесть мой поступок разумным проявлением инициативы.
Бернадот глядит на меня выжидающе, но во взгляде его уже скорее заинтересованность, чем гнев. Он встает и подходит ко мне.
— Говори.
— Через мою невесту, захваченную Талейраном в качестве заложницы и уже освобожденную мной, я разузнал, что второй консул готовил заговор, в котором вам была предуготовлена не самая приятная роль обезьяны, таскающей каштаны из огня.
— Это ложь. Талейран всегда был искренне расположен ко мне.
