им же основанного «Консепт-Хауса», столь же прискорбнейшим образом почившего в Вожаце, и работ последнего времени, описывавших экзистенциалистские и феноменологические аспекты тяжелых неврологических нарушений.
Прыгун стал ярым сторонником теории Буснера, можно показать послушником. Его собственная докторская была задумана как развернутая рецензия на широко расхваленный Буснером психофизический подход к необычным пациентам. И несомненно, именно такая рецензия и оказалась бы написана — если бы в один прекрасный день в аккуратно причесанные лапы пятого самца не попала та самая блестящая папка, которую он впоследствии передал в «Кафе-Руж» консультанту Уотли.
Содержимым папку наполнил некий шимпанзе по имени Филипс, младший научный сотрудник транснациональной фармацевтической корпорации «Крайборг фармасьютикалс». Прыгун несколько раз сталкивался с Филипсом на семинарах по психофармакологии, которые лекарственный гигант проводил для специалистов. Узнав, что Прыгун — пятый самец Буснера и его научный ассистент, Филипс роскошнейшими из знаков показал, что испытывает к этой большой обезьяне ни с чем не сравнимую антипатию, более того, возрождение карьеры и славы Буснера кажется ему вопиющей несправедливостью, отвратительным фарсом.
Однако, когда Прыгун попробовал вытянуть из Филипса подробности, тот заосторожничал, его жесты неожиданно стали резкими, отрывистыми и малоинформативными. Известно ли Прыгуну, с отвращением щелкнул он пальцами, что в карьере Буснера имеется некая странная лакуна, период полной тишины, приходящийся на начало девяностых? Известно ли Прыгуну, что в тот период Буснер оставил пост научного консультанта в больнице «Хит-Хоспитал» и уполз работать в «Крайборг»? Известно ли Прыгуну хоть что- нибудь о том, над чем именно там трудился его босс?
Ответы на все эти вопросы, разумеется, оказались отрицательными. Прыгун взял Филипса в оборот и стал регулярно приглашать его на стаканчик-другой в разные Хэмпстедские бары. Много месяцев он дюйм за дюймом втирался к Филипсу в доверие, и постепенно мозаика начала складываться в картину. Первой ласточкой стало откровение Филипса, что «Крайборг» наняла Буснера, чтобы тот провел клинические испытания одного лекарства; постепенно Прыгун понял, — хотя Филипс делал только косвенные намеки, — что испытания проводились нелегально.
Махать лапами дальше Филипс наотмашь отказался. Союз этот, надо признать, был странным, так как оба шимпанзе, ища путей уничтожить доброе имя Буснера и положить конец его карьере, тем не менее испытывали к нему нежные чувства и глубокое уважение.
Но появился Дайкс, и ситуация резко изменилась. Едва Прыгун сообщил Филипсу, что у художника случился припадок и что тот принимает себя за человека, у фармаколога округлились глаза. Он потребовал, чтобы Прыгун постоянно держал его в курсе дела, и передал ему папку, которую пятый самец презентовал Уотли, ставшему затем — с согласия Филипса — третьей вершиной конспиративного треугольника.
В папке лежал макет рекламной брошюры, посвященной некоему лекарству, предварительно обозначенному как инклюзия. Из фактов, изложенных в брошюре, вытекало, что инклюзия — потенциальная панацея от всех видов невротических и депрессивных заболеваний. Механизм действия препарата описывался весьма туманно — целевой видеоторией брошюры были практикующие терапевты, которые не очень-то привыкли вникать в детали, времени-то у них маловато, — однако буквально из каждой строчки торчал скрюченный палец, означавший лишь одно — «Крайборг» клянется всеми святыми, что инклюзия есть подлинный прорыв в психофармакологии.
Филипс показал Прыгуну, что отношения между Буснером и шимпанзе, который принимает себя за человека, куда интимнее, чем Саймон Дайкс мог догадываться. Филипс обещал показать об этом подробнее, однако при одном условии: Прыгун должен регулярно сообщать ему о ходе лечения. Именно об очередном сообщении Прыгун и размышлял, сидя за рулем припаркованного у ворот зоопарка «вольво», чья выхлопная труба не уставала извещать окрестности о том, что двигатель машины работает и что в ремонт ему рановато. Прыгун терпеть не мог видеофонные кабинки, где приходилось сгибаться в три погибели и жестикулировать лишь кончиками пальцев, как какой-нибудь низкооплачиваемый шпион. Но об использовании автомобильного видеофона нечего и думать. Во всем, что касалось служебных трат, Буснер был верх педантизма. Он сам составлял еженедельные отчеты, в каковых упоминалась каждая купленная канцелярская скрепка и каждая чашка чая, — а приложением, разумеется, служил полный список видеофонных уханий с номерами.
Прыгун тяжело вздохнул и включил первую передачу. Придется ехать в Камден-Таун, только оттуда он сможет ухнуть. И жестикулировать придется в темпе — Буснер намекнул, что экскурсия в зоопарк может оказаться скоротечной и Прыгун должен быть на месте, когда они с пациентом соберутся домой.
Саймон уже сейчас был весьма не против отправиться именно домой. Они с Буснером, вслед за другими шимпанзе, обчетверенькали вокруг людского вольеpa и добрались до места, откуда взору открывалась комната на другой стороне. Там-то и происходило кормление.
Нельзя показать, что Саймон ожидал увидеть столы под белыми скатертями, серебряные приборы и хрустальные бокалы, но все равно представшая его глазам сцена оказалась до невозможности жалкой и убогой. Посреди устланного вонючей соломой пола была насыпана куча еды. И какой еды — яблоки, апельсины, бананы и хлеб, вот и весь разносол. Саймон тщетно пытался найти взглядом что-нибудь еще, гарниры, салаты, мясо, но ничего подобного не обнаружилось — только яблоки, апельсины, бананы и белый хлеб, к тому же дрянной, мягкий и грязный. Даже груз фруктов не мог разлепить нарезанные куски.
Этот-то деликатес и послужил, так показать, бутербродом раздора. Один из самцов, самый крупный — Саймон мысленно присвоил ему имя Дрочун — уселся у съедобной горы, скрестив задние лапы и укрыв свой мерзкий пах от зрителей, и принялся поедать гигантский сэндвич из пяти кусков хлеба сразу.
На кормежку собралось все человеческое население зоопарка. Саймон заставил себя наблюдать за собратьями по виду с известной долей объективности, отстраненности и постарался для начала определить их физические отличия, возраст и пол. Кроме Дрочуна, имелись еще трое взрослых самцов. Тот, которому вожак съездил по шее, стоял, скрестив задние лапы, опираясь головой о спальную полку и, похоже, ожидая, пока босс закончит жрать. Из двух оставшихся один явно был у Дрочуна в фаворе, да и, судя по рисунку бородавок на шее, доводился ему кровным родственником.
Самец стоял, разинув пасть и держась за металлический поручень — точь-в-точь пассажир электрички, не успевший приспособиться к окружающей среде и оказавшийся на запасной платформе конечной станции, безнадежно опоздав на поезд эволюции. Дрочун то и дело передавал ему лакомые кусочки, и Пассажир — так Саймон обозначил его возможного родственника — брал у вожака из лап яблоко или банан и запихивал меж своих мелких зубов, заливая и засыпая подбородок и все, что ниже, соком, не поместившимися в пасть кусками мякоти и косточками.
Сперва происходящее поразило Саймона, затем, несмотря на отвращение, заинтриговало, а теперь он просто глаз от вольера не мог оторвать. Чем больше экс-художник смотрел на людей, тем больше чувствовал свою к ним близость. Как и он, они или стояли на задних лапах, или лежали на спине. Как и он, они передвигались неуклюже, их действия словно тормозились силой инерции, которая, казалось, насмехается над жестокой, материальной реальностью вольера. Их медлительность, отрешенность, с которой они жевали пищу, теребили соломенные ковры, устилавшие пол, передвигались по унылой, замызганной площадке, где ни одному живому существу не придет в голову играть, — все это было какой-то извращенной гиперболой, воплощением неуверенных шагов самого Саймона по чудовищному, перевернутому вверх дном миру шимпанзе.
— «Ух-ух-ух» зачем тут на стенах нарисовали какие-то дурацкие деревья и кусты «хуууу»? — Саймон схватил Буснера за мощную переднюю лапу и настучал это по открытому участку шерсти между ремешком часов и манжетой пиджака.
— Зачем? «Хуууу» наверное, чтобы вольер больше походил на экваториальные леса, где люди живут в дикой природе. Смотрите, вот тут информационный стенд — он просветит вас на предмет основных фактов.
Стенд известил Саймона, что дикие люди проживают в Африке в узкой полосе тропических лесов и саванн, которая к тому же становится год от года уже, меж тем как численность популяции сокращается, поскольку бонобо оккупируют все новые территории, захватывая ареалы, где они живут, а также что по- латыни вид обозначается как Homo sapiens troglodytes.
