Железкин взял папиросу, размял ее, большими заскорузлыми пальцами сунул в рот и опять посмотрел на цветы.
— А теперь два слова про букет. Когда мы прилетим с парада, я вряд ли сумею вырваться в Москву. Вы такую возможность имеете, тем более, что на руках у вас освобождение от врача. Так вот, Железкин, буду очень рад, если этот букет и записку вы занесете на квартиру…
— Наталье Семеновне, нашей бывшей библиотекарше, — невозмутимо закончил техник.
— К ней, к Наташе, — подтвердил Спицын, — я надеюсь, вы найдете дорогу.
— Как можно, товарищ командир. По любому маршруту готов Москву исходить… Будьте уверены.
— Вот и спасибо.
На часах было без двадцати пяти двенадцать, когда со стартового командного пункта в небо взвилась зеленая сигнальная ракета и, разделившись в выси надвое, упала вниз. Повсюду разнеслось:
— По са-а-моле-там!
Спицын, торопливо пристегивая парашютные лямки, уселся в тесную кабину истребителя. Взлетела вторая сигнальная ракета, и заревели могучие двигатели. А потом маленькие тупоносые самолеты с отведенными назад крыльями, подпрыгивая, подрулили к широкой бетонированной полосе.
В паре со Спицыным летел новый ведомый лейтенант Блинов. Звено Бориса быстро заняло свое место в кильватере общей колонны. И вот уже остался далеко позади маленький подмосковный городок, приветливо зеленеющее поле аэродрома, разрезанное серыми бетонками, техник Железкин, одиноко маячащий на опустевшей стоянке с букетом нарциссов в руках.
Ведомые плотнее придвинулись к машине командира. Между крыльями теперь оставался совсем небольшой зазор воздушного пространства. Трудно идти плотным строем на такой бешеной скорости. Борис бросал напряженные взгляды то на ведомых, то на впереди летящую четверку. Если бы кто увидел сейчас лицо Спицына, оно бы показалось некрасивым. Над редкими нахмуренными бровями проступили капельки пота, около рта пролегли глубокие складки. Только глаза, карие, сузившиеся, жили самостоятельной жизнью. Цепко схватывали они в одно и то же мгновение и приборную доску, и положение, занятое в воздухе летящими справа самолетами, и расстояние до идущей впереди четверки. Лишь один раз, когда звенья делали разворот, успел Спицын мельком посмотреть на празднично оживленную столицу с Кремлевскими башнями, с рекой, закованной в гранитные берега, с людными площадями и улицами, с зеленью парков и уходящими ввысь шпилями высотных зданий.
А в это самое время через гудящую толпу москвичей, наводнивших Тушинский аэродром, протискивалась Наташа Большакова, выбирая место, откуда бы можно было получше видеть воздушный парад.
Уже слышалась в воздухе тонкая медь фанфар и раздавались залпы салюта. Ясный и солнечный день выдался в это воскресенье. Словно по заказу: ни одного облачка, ни одной тучки в небе. Наташа поехала в Тушино вместе со своими однокурсницами и Игорем Степкиным, который увязался за ними. А потом случилось как-то так, что подруги потерялись в людском потоке и рядом оказался один только Степкин. По случаю праздника был он в легком сером костюме, плечи которого портной искусно увеличил до богатырских размеров. Идеально выбритый, с гривой красиво вьющихся черных волос, Степкин привлекал к себе взгляды. Он шагал через толпу уверенно, высоко поднимая голову и осторожно придерживая за локоть свою спутницу.
Наташа в последнее время привыкла к тому, что он часто бывает рядом. Ей нравилось, что Игорь приносил билеты на концерты, где выступал как выпускник консерватории, что накануне таких концертов, подходя к ней, он обычно с таинственным видом шептал: «Имейте в виду, Наташенька, арию Онегина посвящаю исключительно вам». И пел он действительно хорошо, с подъемом. Наташа привыкла к Степкину. Она дружески подтрунивала над тем, что Игорь любит часто выступать в концертах, над его явно преувеличенным мнением о собственной одаренности.
Однажды Степкин где-то выкопал порыжевшую от времени, изданную еще в дореволюционные годы книжонку, где писалось о том, какую пищу должны употреблять оперные певцы, и решительно сказал девушке:
— Шутки в сторону, Наташенька. Нужно дорожить своим голосом. Завтра же перехожу на строгую диету.
— Но ведь диета предписана для теноров, а у вас, Игорь, баритон.
Давно уже не хохотала Наташа так звонко и неудержимо. Трепетали от смеха тонкие губы, даже родинка над верхней губой вздрагивала. А самоуверенному Степкину именно тогда показался иным по смыслу устремленный на него взгляд девушки. «Нравлюсь», — решил Игорь.
Сейчас, на поле Тушинского аэродрома, он держал Наташу за локоть, больше заглядывая ей в лицо, чем в небо.
А Наташа совсем забыла про Степкина. Она, не отрываясь, смотрела вверх. Ее увлекла картина воздушного праздника. Как зачарованная следила Наташа за стремительными перемещениями пятерки спортивных самолетов, выполнявших групповой пилотаж. Вытягивая вверх тонкие смуглые руки, бурно аплодировала она, когда на голубом фоне неба легкокрылые «ПО-2» построили гигантскую пятиконечную звезду. Медленно и величаво проплыла звезда над полем Тушинского аэродрома, провожаемая восхищенными взглядами москвичей. А после этого другие спортивные самолеты прошли в вышине строем, образуя слова «Слава СССР». За ними выполняла пилотаж пятерка реактивных истребителей. Потом проплыли большие четырехмоторные бомбардировщики, сверкнув белизной широких крыльев. И вот, наконец, диктор объявил:
— Колонну реактивных истребителей ведет подполковник Мочалов.
Стоявший рядом с Наташей усатый старичок с орденом Ленина на пиджаке улыбнулся:
— Люблю воздушные парады — на них молодеешь!
Наташа почувствовала, что волнуется. В этой колонне третье звено будет вести ее Боря. Прищурив глаза от солнца, еще выше подняла она голову, потому что ожидала увидеть самолеты высоко в небе. Но ошиблась. Низко, почти над самой головой промелькнуло первое звено реактивных истребителей. Самолеты бесшумно скользнули вперед, отбрасывая легкие тени. А секунду спустя обрушился на землю могучий рев двигателей, отставший от скорости полета.
За первым звеном пронеслось второе, затем третье. Наташа успела выделить в нем ведущего. «Боря!» — прошептала она, теряя машину из виду. И, конечно же, девушке показалось, что третье звено пролетело лучше всех остальных. Иначе быть не могло!
А воздушный парад продолжался. В вышине теперь распускались белые куполы парашютов. Это мастера спорта, совершавшие групповой прыжок, спускались на землю под аплодисменты зрителей. Потом, гудя моторами, проплыли над полем тяжелые, медлительные транспортные самолеты, и было видно, как из распахнутых люков выбрасываются парашютисты. Синие, красные, желтые шелковые куполы возникли над аэродромом, и было их так много, что небо стало на минуту разноцветным. Зрители горячо зааплодировали этому многочисленному парашютному десанту. Рослые, загорелые, приземлялись солдаты и офицеры, быстро управлялись с парашютами и вскакивали на ноги.
Равномерно стрекоча винтами, появились похожие на кубики вертолеты. Они смешно застыли в воздухе и вдруг все разом стали опускаться вниз. И снова оркестры и аплодисменты заглушили все кругом. Степкин легонько зевнул и, коснувшись Наташиной руки, сказал:
— Самолеты и вертолеты еще так-сяк, а парашютисты меня не интересуют. На завтра у меня два билета в театр. Пойдете?
Она обернулась и отрицательно покачала головой.
— Не могу, Игорь, честное слово, не могу. Вы не сердитесь. Я жду гостя.
— Это того самого старшего лейтенанта? — спокойно спросил Степкин. — Он что — родственник вам?
— Нет, не родственник, — покраснев, ответила Наташа, — он мой жених.
И опять раскатились над полем медным звоном оркестры, опять появились в небе машины, опять аплодировала им вместе со всеми Наташа. И пожалуй, был в этом людском море зрителей только один человек, которому совершенно не хотелось улыбаться, — Наташин спутник Игорь Степкин.
…Ласковый и безветренный пришел в этот праздник вечер. Наташа стояла на балконе. Отсюда хорошо видна была панорама одной из самых оживленных улиц Москвы. Вдоль ровных цепочек фонарей,
