— Да.
Он вытянулся на спине, закрыл глаза.
Наташа вернулась к его кровати, склонилась над ним и неумело поцеловала в губы.
— До встречи, дорогой, — прозвучал ее взволнованный шепот.
Спицын быстро приподнялся, стремясь удержать девушку, но ее каблучки уже простучали за дверью палаты.
Он долго лежал неподвижно, счастливо улыбаясь. Взволнованный множеством выпавших за этот день на его долю переживаний, Борис не заметил, как задремал.
Когда он проснулся, было поздно. За окном в холодном небе висел месяц. От него в комнату падали широкие дорожки голубого света.
Лейтенант услышал голоса. Разговаривали Мочалов и Ефимков.
— А этот малыш спит, что ли? — спросил бас Ефимкова.
— Спит. Ты его не тронь. У паренька сегодня самый счастливый день. И первый орден, и девушка приходила. Кажется, в любви они объяснились.
— Это какая же девушка?
— Наташа Большакова.
— Наша библиотекарша?
— Она.
— Славная дивчина. Эх, парень! С такой ты легко пойдешь по жизни.
— Ты стал философом, Кузя.
— А думаешь, нет! Сейчас только доклад о советской военной гордости прочитал. Кстати, могу проинформировать: в нашу эскадрилью двух новичков дали. Недавно школу летную кончили. Когда узнали из моего доклада, как вы со Спицыным бой вели с нарушителем, проходу не дают: «Покажите нам этого лейтенанта», «Вот бы посмотреть на лейтенанта поскорее». Сам понимаешь, что их больше всего поразило. Молодой летчик, недавно из авиаучилища, и вдруг такой подвиг…
Дверь приоткрылась. Раздался сердитый голос врача:
— Капитан Ефимков, я вас на десять минут впустил. А вы? Дайте больному отдохнуть.
— Иду, иду! — недовольно забасил Кузьма. — Ну и свирепый же народ эти врачи. Пока, друже. Привет тебе от Гали. Поправляйся поскорее, чтобы все на уровне было, а потом привози в Энск Нину. Я тебя второй раз заставлю свадьбу справить. Со звоном, по-настоящему!
Наступила весна. Под лучами апрельского солнца стали быстро оседать порыхлевшие сугробы. А когда солнце засветило щедрее, бурными потоками побежала с гор талая вода. Долгоносые скворцы с хозяйской уверенностью хлопотали в своих гнездах. На север, с переливчатым криком, потянулись птичьи косяки. И на аэродроме пограничного Энска весна навела свои порядки. На самолетных стоянках зазеленела травка, политая благодатными каплями первых дождей.
Борис Спицын уже вышел из санчасти, и в маленькой палате его кровать стояла чисто убранной. Мочалов тоже проводил в санчасти последние дни. Он расхаживал по палате в теплом байковом синем халате, ожидал срока выписки. Майор обрадовался, когда во время очередного обхода седоватый подполковник медицинской службы Мерлушкин потрепал его сухой ладонью по плечу и сказал:
— Завтра ступайте себе на все четыре стороны. Хватит, залежались…
Мочалов беспокойно провел тот день и долго не мог заснуть. Встал он очень рано, когда в санчасти царила полная тишина, а за окном, запотевшим от тумана, пробуждалось солнце, обещая погожий день. Сергей Степанович долго сидел у подоконника, потом взялся за принесенный накануне последний номер «Нового мира». До его слуха не сразу дошел нарастающий слитный гул. «Наши, что ли, поднялись так рано, — подумал Мочалов, — но почему же я не слышал тогда шума моторов при выруливании и взлете? Это же гудят в воздухе».
Сергей Степанович, приподнявшись в бесшумных войлочных больничных туфлях на цыпочки, чутко прислушался. Гул нарастал, становился мощнее, ближе. Но он совершенно не походил на тот, с которым пролетали истребители его полка. Самолеты, приближавшиеся к Энску, наполняли воздух звенящим пронзительным свистом. Мочалов прильнул к синему от весеннего неба квадрату окна и вдруг увидел в нем под самым обрезом рамы четыре силуэта. По яркому простору неба промчалась четверка истребителей, за ней вторая, третья. Машины сделали огромный круг и стали по парам заходить на посадку, снижаясь над Энском. Ярко блестели их белые стреловидные крылья. Под углом отведенные назад, они, казалось, подчеркивали стремительность полета этих машин. Солнечные блики играли на прозрачных кабинах, на консолях плоскостей и фюзеляжах. Не было у новых самолетов ни винтов, ни моторов. Эти машины и были тем новым, к чему так стремились летчики Энска. Каждую из них отрывала от земли и уносила в сверкающее бездонной синевой весеннее небо сила реактивного двигателя.
Мочалов, застыв у подоконника, провожал ликующим взглядом заходившие на посадку истребители.
— Реактивные! — повторял он радостно. — К нам пригнали реактивные самолеты!
В его серых глазах горело возбуждение. С улыбкой всматриваясь в синее небо, в далекие очертания горного хребта, Сергей Степанович чувствовал, как наливаются силой мускулы его окрепшего тела.
Над весенней землей поднимался новый день.
Книга вторая
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Бывает иногда, что в жизни человека события начинают совершаться одно за другим, не давая опомниться, осмыслить их как следует и пережить. Именно так случилось с подполковником Сергеем Степановичем Мочаловым в апреле того памятного года. Ранним воскресным утром вместе со своим заместителем по политической части капитаном Цыганковым, майором Ефимковым и командиром эскадрильи Андронниковым на новеньком «газике» выехали они из Энска в аэропорт проводить улетавшего в Москву командира дивизии полковника Земцова.
Утро было свежим и ясным. Из горных ущелий тянуло ветром. В небе дремали перистые облака с пушистыми розоватыми подкрылками.
Машину вел Андронников. Плотный, коренастый, он нередко казался флегматичным. Его светлые навыкате глаза смотрели бесстрастно. Андронников мог сердиться, а лицо его оставалось совершенно равнодушным, и это подводило молодых летчиков, которым порой доставалось от требовательного командира эскадрильи.
Но в полете и за рулем автомобиля майор менялся, становился подвижным, оживленным. Даже в голосе его, размеренном грудном баритоне, чувствовалось волнение. Андронников был искусным водителем. По узкой горной дороге он вел «газик» на большой скорости.
Кузьма Ефимков и капитан Цыганков сидели на заднем сиденье, в раздумье курили.
— Все же грустно расставаться со старым командиром, — сказал Ефимков и потрогал свой крупный с горбинкой нос, — отличным он для нас «батей» был.
— Еще бы! — не оборачиваясь, подтвердил Андронников.
Капитан Цыганков высунул из-под брезентового верха машины руку с погасшей папироской и бросил окурок в кювет.
— Жалеете? — улыбнулся он. — А я нет!
— Бездушный! — буркнул Ефимков. — Чему же радоваться?
— Радоваться? — переспросил Григорий. — Тому, как растут наши военные кадры. Да, да, вы не
