улыбайтесь, что я употребил фразу из передовицы. Разве нам не грустно было провожать в прошлом году Оботова? А кто он сейчас? — начальник политотдела. Уехал генерал Зернов на большую работу. А теперь и насчет Земцова приказ пришел. В академию едет. Радоваться этому надо.
— А я все-таки печалюсь, — упрямо повторил Ефимков. — Какого «батю» теряем! И Сергей Степанович грустит, — кивнул он на сидевшего впереди подполковника Мочалова, — не признается нам, конечно, а грустит. И понятно почему. Это же учитель, товарищи офицеры! Он в каждом вопросе приходит на помощь. Ты иной раз только подумать успеешь — неплохо бы, мол, посоветоваться с командиром, а Земцов уже тут. Или придет на аэродром, или по телефону позвонит: «Ну как, товарищи офицеры, будем решать задачу? Кто у меня повесил нос перед трудностями?»
Дорога перестала петлять. Теперь она шла под уклон, узкая и прямая, поблескивающая от утренней росы. Впереди показались покатые крыши ангаров гражданского аэродрома. На серой бетонной площадке, прямо перед зданием аэровокзала, виднелся двухмоторный пассажирский самолет с длинным рядом маленьких окошечек в фюзеляже. Андронников остановил машину у самого хвоста. Под широким правым крылом, упершись руками в бока, стоял невысокий полковник и черными глазами из-под нависших густых бровей смотрел на выскакивающих из «газика» офицеров. Грудь парадной тужурки полковника блестела орденами и медалями. Гладко выбритое лицо озарилось улыбкой.
— Други мои! — растроганно воскликнул Земцов, протягивая каждому по очереди руку с короткими жесткими пальцами. — Проводить старика приехали! Вот спасибо!
— Перед дорожкой полагается посидеть, — улыбнулся с хитринкой Ефимков.
— Уж если посидеть, так лучше в буфете, — подхватил Земцов, — тем более, с меня, как с отлетающего, причитается.
— Да, да, надо размочить дорожку, чтобы все на уровне было, — потер ладони Кузьма Петрович.
Несмотря на ранний час, буфет аэровокзала был открыт. В зале с пестрыми кавказскими орнаментами было пустынно. Все пятеро они уселись за придвинутый к огромному окну стол. Подошел сонный официант с франтоватыми черными усиками. Когда рюмки были наполнены, Земцов с серьезным, задумчивым лицом посмотрел на офицеров.
— Право на первый тост за мной, товарищи! — он высоко поднял над столом рюмку. Его черные глаза смотрели сейчас приветливо, лохматые брови, часто делавшие лицо полковника сердитым, разлетелись в разные стороны и застыли. — Друзья мои дорогие! Я оглядываю всех и думаю: а когда еще так же вот дружно соберемся мы за одним столом? Не скоро. У меня впереди учеба, потом новое назначение. Буду командовать другими полками, жить в других гарнизонах. Но разве я забуду когда-нибудь наш пограничный Энск и вас, моих бывших подчиненных! В военные годы в дивизии генерала Зернова прошумела моя молодость, а здесь, в Энске, проходила моя командирская зрелость. Дорог он мне, этот Энск. Когда мне предлагали либо принимать дивизию под Ленинградом, либо здесь, я выбрал второе. А почему? Жаль, нет сейчас среди нас генерала Зернова. Сказал бы он свои любимые слова: «Авторитет командира — это авторитет его подчиненных». Мне Зернов говорил два года назад, перед тем как меня назначили командовать дивизией: «Вырос ты, Михаил Макарыч!» — Полковник, усмехнувшись, посмотрел на всех. И Мочалов, и Ефимков, и Андронников, и сидевший напротив окна щурившийся от бьющего в глаза утреннего солнца Цыганков внимательно слушали. — Вы, конечно, подумаете, старик расхвастался, но я скажу: «Да, вырос!» А почему опять-таки вырос? Да потому, что вы, мои дорогие, выросли. — Земцов поставил на стол рюмку, потрогал рукой твердый узел галстука и хитровато прищурился. — Да, да, выросли. — И при этом должен заметить: все выросли, решительно все. Пальчиков и Спицын уже старшие лейтенанты, командиры звеньев. Цыганков был секретарем партбюро, а теперь стал замполитом полка. Оботова заменил, нашего рассудительного Оботова. А Сергей Степанович Мочалов? Кажется, совсем недавно пришел на должность комэска, а сейчас командир полка и полк ведет хорошо. А на него вон посмотрите. — Полковник перевел взгляд на крепыша Андронникова. — Летчик первого класса, первым освоил высотные полеты на реактивных истребителях… И для тебя найдется доброе слово, Кузьма Петрович. Прическу «ежик» ты и три года назад носил такую же оригинальную. Однако раньше под этой прической мыслишки вразброд шагали. Учиться не хотел, технику новую недооценивал.
— Теперь полный порядок, — опустив глаза и смущенно потирая большие крепкие ладони, вставил Кузьма. — Все на уровне.
— Вижу, — согласился Земцов, — вижу и одобряю. И в особенности за то, что начал учиться, заочником академии стал.
— Тут Галина меня перепилила, — под общий смех признался Кузьма.
— Знаю, знаю, — прервал его Земцов. — Галине Сергеевне любой политработник может позавидовать. Ладно, Кузьма Петрович, не будем вспоминать старые грехи. И потому не будем, что нет больше среди нас прежнего, отставшего в теории капитана Ефимкова, а буду я чокаться с майором Ефимковым, заместителем командира полка. Итак, товарищи офицеры, выпьем этот бокал не за мои проводы, а за то, чтобы и дальше продолжался этот ваш рост, чтобы у каждого офицера главной линией жизни, если так можно выразиться, всегда был творческий подход к делу, стремление к новому. За работу и удачи!
Пять рук одновременно протянулись друг к другу, пять рюмок на секунду соединились с приглушенным звоном.
Наскоро закусив, офицеры покинули буфет, потому что дежурный по аэровокзалу напомнил, что самолету время взлетать. Уже последние пассажиры взбирались по стремянке в машину. Земцов крепко пожал руки Мочалову, Андронникову и Цыганкову, а с Кузьмой Петровичем Ефимковым, вдруг растрогавшись, даже расцеловался и грузно полез по узким ступенькам стремянки в самолет. Он еще выглянул из люка и, сняв с лысой головы фуражку, помахал ею на прощанье. Загудели мощные моторы, и, взметая пыль, самолет двинулся к старту. Летчики махали ему вслед, пока он взлетал и делал круг над аэродромом.
Обратно ехали молча. Рыча мотором, взобрался «газик» на горный подъем и, перевалив его, помчался к Энску. Когда впереди обозначились красные здания авиационного городка, Ефимков, ни к кому не обращаясь, раздумчиво сказал:
— Вот так и бывает. Сживешься с человеком, срастешься с ним — и вдруг разлука.
— Ничего, майор, — откликнулся Цыганков, — лишь бы из сердца человека не вырывать, остальное не страшно.
— Такого, как полковник Земцов, не вырвешь, — не оборачиваясь, заметил Андронников, — кого нам вместо Земцова пришлют?
Мочалов пожал плечами.
— Пока его обязанности будет исполнять полковник Шиханский.
Андронников переключил скорость и затормозил на повороте:
— Как он?.. Не очень крут?
— Не знаю, — сдержанно ответил Мочалов. — Мне известно, что вопрос о назначении нового командира дивизии еще не решен. Что касается полковника Шиханского, так он назначается начальником штаба и временно будет за командира. Объективные данные у него хорошие: кончил две академии, был на фронте.
— А мне он не особенно понравился, — прогудел над ухом Мочалова Ефимков, — говорит и не смотрит на тебя. Дважды повторил: «я начальник строгий». Для чего это?
— Первое впечатление обманчиво, Кузьма Петрович, — решительно возразил Мочалов. Он вдруг вспомнил чуть желтоватое лицо недавно приехавшего полковника Шиханского, его манеру разговаривать, не поднимая тяжелых век, растягивая слова, словно процеживая их сквозь зубы. После первой встречи Мочалов не мог отделаться от мысли, что полковник Шиханский заранее устанавливает в отношениях с подчиненными ту дистанцию, на которой невозможны простые и теплые отношения, такие, какие, скажем, были и у него и у всех других с полковником Земцовым или генералом Зерновым. Шиханский говорил рассудительно, очень хорошо знал реактивную технику и несколькими вопросами даже озадачил Мочалова. Когда Сергей на два из них не смог ответить, полковник Шиханский ответил сам, но при этом так холодно посмотрел на него, будто хотел сказать: «Вот видите, товарищ подполковник, я объясняю вам вещи, которые вам положено знать не хуже меня. Я не делаю зам замечания, потому что я корректен, но вы задумайтесь».
