Близняшки Лиланда занимались любовью прямо на панели управления, не заботясь о том, что Лилео, прижатая к консоли, нажимала спиной и локтями на какие-то кнопки, из-за чего на экранах рябили какие-то тексты, цифры и видеозаписи. Выражения лиц при этом у обоих были почему-то такие блаженные и умиротворённые, будто бы они сейчас не предавались запрещённой в десятке крупнейших галактик инцестной страсти, а по меньшей мере отдыхали после трудового дня, посвящённого помощи нуждающимся и сиротам. Сильвенио невольно передёрнуло от такого сравнения, но глаз он не открыл. Ещё какое-то время он слышал их вздохи и тихие стоны, сливающиеся в один, и непроизвольно размышлял о том, что при такой абсолютной ментальной близости, какая наблюдалась у этих двоих — учитывая, что они заканчивали друг за друга мысли — в этом случае близость ещё и физическая приравнивалась, наверное, к самоудовлетворению.
Сильвенио передёрнуло снова, и на этот раз его всё же заметили, хотя он старался максимально не привлекать к себе внимания. Вздохи вдруг прекратились, и он с холодеющим сердцем услышал их мягкие, плавные шаги, направлявшиеся к нему. Он зажмурился ещё крепче и вжался в стену всем телом, как никогда желая уметь сливаться с металлом. Шаги остановились совсем близко.
— Братик, мы такие нецивилизованные. Наш гость, должно быть, чувствует себя ужасно неловко теперь. Как бы нам загладить свою вину?
— Может, нам стоит пригласить его присоединиться, сестрёнка? Мы уже делали так с другими гостями.
Сильвенио судорожно молился матери Эрлане и всем Богам, в которых верил.
— Но они не были такими симпатичными. Кроме, разве что, парочки из них.
— Определённо. И мне по-настоящему нравится его голосок.
Богам, в которых не верил, Сильвенио теперь тоже молился.
— И мы ещё не довели дело до конца.
— Ты думаешь, он..?
— Позже. Сейчас я хочу другого.
Сильвенио ничего не понимал, но страх уже цепко перехватил ему горло.
— Да. И рот. Это должен быть его рот.
— Забрал себе лучшее, да? Ну ладно, пусть у тебя будет рот. А я…
— Ниже? Хорошо. Меняемся потом?
— Меняемся. Да.
Сильвенио ощутил, как его быстро и методично раздевают. Он забился в чужих умелых руках, распахнул глаза и произнёс дрожащим голосом:
— Не надо! Пожалуйста!!! Простите меня! Я не хотел… вас прерывать… я…
Лилей и Лилео были одеты, но это ни о чём не говорило: Лилео задрала голубое платье, занимая место между его ног, с которых стащила штаны, и на ней не было белья, а Лилею, вздёрнувшего вверх его голову за волосы, нужно было только подвернуть голубую тунику и приспустить голубые же штаны из мягкой ткани. Их красные глаза горели любопытством и каким-то детским почти весельем, и близняшки улыбались очень по-доброму, очень невинно. Сильвенио, конечно же, опять никто ни о чём не спрашивал.
— Всё будет хорошо, — пообещали они хором.
На этот раз ладонь на его висок положил каждый со своей стороны.
Видимо, на то, чтобы придумать очередные впечатляющие декорации, на этот раз Близнецы решили усилий не тратить — и в их состоянии это было, в общем, неудивительно. Сильвенио всё ещё чересчур отчётливо помнил, каким возбуждением от них повеяло, прежде чем он оказался здесь.
'Здесь' было жарко и пусто. Тьма, до того во всех предшествовавших этому кошмарах ползущая за ним по пятам, теперь равнодушно покоилась двумя непроницаемыми стенами, по обе стороны от пыльной дороги, простиравшейся от горизонта до горизонта. Точно над дорогой, зависнув навечно в точке полуденного зенита, в сером небе плавилось бледное, будто выгоревшее от собственного жара солнце, поливавшее бесплодную даль липким тяжёлым зноем, и дорога в его свете казалась совсем жёлтой.
Дорога из жёлтого кирпича и маки в волосах… кто бы мог подумать, что эти двое безумцев знают такие древние сказки Старой Земли.
Поначалу царила неестественная тишина, и Сильвенио просто шёл вперёд, напряжённо поглядывая на молчаливо взиравшие на него чёрные стены, достигавшие, похоже, самого неба. В этот раз темнота не говорила с ним на разные голоса, не взывала к нему из глубины, не шептала и не завывала его имя, как было во всех снах до сих пор. Также на этот раз ему оставили и его воспоминания, что тоже было редкостью. Сильвенио подумал уже, что зря так сильно боялся, раз уж разум двойняшек был занят сейчас явно не им — но тут же одёрнул эту мысль, потому что знал, что они просто не могли оставить его в покое. Они слишком любили доводить свои иллюзии до совершенства, чтобы схалтурить подобным образом.
Потом в душном горячем воздухе медленно начало разливаться неясное гудение. Сильвенио вжал голову в плечи и заозирался было затравленно, но тьма продолжала оставаться пугающе неподвижной, как и вся остальная местность в виде прямой, как стрела, жёлтой дороги. Источник гудения обнаружился минутой позже, когда Сильвенио приблизился к рою каких-то мелких мошек, с громким жужжанием кружащихся в паре метров над дорогой. Мошки, вопреки обыкновенному поведению насекомых, при его приближении не разлетелись испуганно в стороны, а потянулись стайкой за ним. Часть из них облепили его руки и плечи и почему-то ни в какую не желали отцепляться, даже когда он неловко попытался их согнать. Через какое-то время ему встретилась на пути ещё одна такая же стайка, присоединившаяся к первой. Потом появилась и третья. Сильвенио остановился было, размышляя, не лучше ли будет повернуть назад, раз уж дорога тянулась в обе стороны, но, естественно, когда он оглянулся — уже догадываясь, что увидит — третья плотная стена мрака уже замыкала жёлтую дорогу, отрезая путь обратно. Впрочем, эта третья стена тоже не двигалась и вроде бы не собиралась его преследовать, значит, его ожидало что-то новое. Пожав плечами, он снова двинулся вперёд.
Мошки вскоре начали липнуть к лицу. Как и в каждом кошмаре, этот не оставался постоянным, и в нём, как и во всех других, присутствовала некая увеличивающаяся величина. Только теперь этой величиной было количество мошек, и если сначала Сильвенио мог просто не обращать на них внимания, то по прошествии некоторого времени из-за них уже стало трудно идти: насекомые пытались залететь в рот или в ухо, садились на глаза, заползали под одежду, вызывая неприятную щекотку на коже. Он попробовал остановиться и подождать, пока они улетят сами. Бесполезно — мало того, что улетать уже прицепившиеся к нему явно не собирались, так ещё и новая стайка мошек подлетела к нему сама. Не желая, тем не менее, топтаться на месте в качестве удобной приманки, он всё-таки двинулся дальше, так как больше ему ничего не оставалось.
Неладное он заметил слишком поздно. Когда он почувствовал первый укус и в недоумении посмотрел на свою руку, вместо мошек на его локте уже сидели несколько довольно крупных пауков. Он стряхнул их — и обнаружил, что они успели прогрызть в рукаве неровную дыру, сквозь которую просвечивала бледная кожа. Пока он рассматривал эту дыру, начали превращаться и другие прилипшие к нему мошки, и он ощутил сразу несколько новых паучьих укусов.
Сильвенио побежал.
Пауки и не думали больше падать с него. Они цеплялись за одежду и за кожу, прогрызая на бегу ткань, вонзали в него челюсти и острые мохнатые лапки. Ещё не больно, неощутимо даже почти — однако стряхнуть их было уже невозможно. Ещё одна партия навязчивых мошек бросилась ему прямо в лицо, мешая смотреть по сторонам, пока их сородичи один за другим превращались в пауков и каких-то ярко-красных жуков. Сколько-то копошилось в его волосах, но большая часть уже ползала по телу, кусая и щекоча. В основном они разъедали даже не саму одежду, но швы, на которых она держалась, причиняя тем самым двойное неудобство: швы были расположены, как назло, возле самых чувствительных мест.
