Они оба знали, что это означает, и Хенна, нахмурившись, свободной от его ладоней рукой схватила его за капюшон куртки и резко дёрнула на себя.
— Уходи отсюда так быстро, как сможешь, — сказала она, глядя на него уже без следа улыбки. — И постарайся всё-таки вернуться домой, ладно? И… передашь от меня послание ему? Аргзе. Если вдруг ещё когда-нибудь его встретишь…
— Конечно, леди Хенна. Что передать? — он с трудом сглотнул слёзы.
Она с силой оттёрла плечом свой рот от крови, не выпуская Сильвенио.
— Чисто? — осведомилась она деловито.
— Да, теперь чисто, но я не понимаю…
Она притянула его ещё ближе, а потом — поцеловала его, страстно, горячо, немного зло. Он чувствовал во рту солёный вкус её крови. Она целовала его не так, как целовала бы его, Сильвенио Антэ Лиама; нет, на этот раз она и вправду оставляла через него сообщение для другого человека. Хотя он сильно сомневался, что сможет передать это послание именно так, как нужно.
— И ещё, — добавила она, отстраняясь. — И ещё передай, что он — тупой осёл, который никогда не умел ценить своё счастье.
Она рассмеялась в последний раз, вновь выплеснув кровь изо рта. И как-то внезапно затихла, словно бы в ней просто выключили какой-то рубильник. Она так и осталась лежать, глядя в небо с широкой счастливой ухмылкой, и ведьминский костёр её рыжих волос погас вместе с её глазами, похожими теперь на мёртвые звёзды.
Так встретила свой конец Хенна.
Хенна-воин.
Хенна-амазонка.
Хенна-пламя.
Хенна-Солнце.
Хенна, Красный Скорпион.
Сильвенио дрожащей рукой опустил её веки и свернулся возле неё клубком, в очередной раз находя спасение от окружающей его реальности в мягких объятиях его личной темноты. И он уже не слышал, как чьи-то тихие шаги остановились возле него.
Когда он открыл глаза, он увидел склонившиеся над ним лица, настолько миловидные, что он решил поначалу, будто все-таки умер, и теперь его встречают ангелы. Парень и девушка, с одинаково длинными блестящими волосами цвета бледного золота, с участливыми взглядами и участливыми же добрыми улыбками.
— Ой, смотри, очнулся!
— И правда! Вот здорово!
— Эй, ты нас слышишь?
Только вот радужка глаз у этих ангелов была почему-то кроваво-красной, и одиночные красные цветы в их волосах казались какими-то хищными. Сильвенио моргнул.
— Да-да, он нас слышит!
— А посмотри, какие у него прелестные глазки!
И вдруг реальность, до того мирно дремавшая на дне его памяти, болезненно ударила его под дых. Он вспомнил всё: жуткое сражение, смерть Хенны. И имена этих людей. Как только он вспомнил последнее, ему показалось, что весь ужас, весь страх, который он когда-либо до этого испытывал в жизни, на самом деле был лишь предвестием того Страха, который он испытывал сейчас.
Потому что это было хуже всего, что он мог себе когда-либо вообразить.
И его новые знакомые, конечно, тут же улыбнулись ему ещё добрее. И сказали хором:
ГЛАВА 13. Мак
'Путники терпеливо ждали, когда проснётся Трусливый Лев; он слишком долго дышал отравленным воздухом макового поля. Но Лев был крепок и силён, и коварные маки не смогли убить его.'
Сильвенио шёл по бесконечному зеркальному коридору. Не только стены, но и пол, и потолок здесь тоже были зеркальными, и отовсюду, со всех направлений на него смотрел он сам, испуганный и полностью обнажённый. Он догадывался, зачем у него отобрали ещё и одежду: чтобы заставить смутиться ещё больше, заставить начать бояться собственного отражения. Сильвенио и раньше, вообще-то, никогда не любил зеркала, хотя и не избегал их по жизни. Теперь же собственный вид, многократно повторенный и переломленный, вызывал в нём почти что дурноту: зеркала безжалостно показывали ему и безобразный шрам в виде выжженного вокруг его правого глаза паука, и постыдный ошейник, узкой металлической полоской оттенявший бледную шею (не зря он всё же прятал его за высокими воротниками!), и позорные яркие следы, молчаливо свидетельствующие о его обоюдном предательстве — синяки, укусы и засосы, принадлежащие равно как Аргзе, так и Хенне. Он не помнил, правда, чтобы Хенна оставляла ему нечто подобное на прощание, потому что при всей своей горячности она старалась быть с ним максимально осторожной в их единственную совместную ночь, но допускал мысль о том, что он мог эти следы просто проглядеть или они могли проявиться позже, потому что они очень чётко отличались теперь от меток варвара.
И, конечно, зеркала в полной мере демонстрировали ему разнообразные, покрытые сейчас засохшей серебряно-красной коркой порезы по всему телу, число которых с каждой ночью всё увеличивалось.
Красный огонёк, за которым он следовал последние несколько суток, в какое-то мгновение вновь вспыхнул в одном из зеркал — значит, прошёл ещё один день: это был условный сигнал, который Сильвенио приучился считать чем-то вроде заката Солнца. И появление его не сулило ничего хорошего. Именно сейчас, когда глаза у Сильвенио уже невыносимо слипались, а мышцы сводило от усталости — именно сейчас ни в коем случае не следовало останавливаться, раз красный огонёк снова дал о себе знать. И точно: коридор позади него резко покрылся сеткой трещин, а потолок начал осыпаться осколками. Стены задрожали, завибрировали, предупреждая о том, что приближалось из-за поворота, и Сильвенио уже мог видеть ползущие вдоль многочисленных трещин щупальца липкой, смертоносной темноты. Драгоценные секунды ушли на то, чтобы понять, где заветный огонёк — лишь отражение, а где — настоящий, и только потом Сильвенио кинулся в открывшийся проход, а на него отовсюду сыпалось стекло, и он едва мог прикрыть хотя бы глаза. Коридор ходил ходуном, облако темноты, разрушая всё на своём пути, неуклонно ползло следом за бегущим из последних сил человеком, и кровь из рассечённого лба заливала ему лицо, мешая смотреть по сторонам. Пол осыпался тоже. Бежать было очень, очень больно.
Интересно, почему все вечно называют его малышом, подумалось Сильвенио вдруг, хотя сейчас его мысли должны были быть заняты исключительно собственным спасением. Но, в
