Санька прикладывает палец к губам:
— Молчи! Не заметит.
Но Мирон нас заметил. Сперва растерялся, вздрогнул и едва не выронил горлач, а потом, разглядев, что за гости, сердито нахмурил брови и сурово буркнул:
— А ну, вылазьте!
Дед шагает впереди и не оглядывается. Мы можем тысячу раз удрать. Но почему-то не делаем этого, а послушными овцами плетемся за ним следом. Лишь перед тем как войти во двор, Санька было помедлил в нерешительности. Но тут старик отворил калитку и пропустил нас вперед.
В сенях — приятная прохлада. Вкусно пахнет спелыми яблоками и медом. А нам не до этого. Что, если дед снимет с крюка вон те вожжи да всыплет нам хорошенько? Будем знать.
Из хаты вышла Мирониха, бабка Гапа, приветливая и разговорчивая старушка.
— А-а, хлопцы, — запела она, будто встречала долгожданных гостей. — Ну, сказывайте, зачем пришли.
Из клети подал голос Мирон:
— Это я их привел. Дело у нас важное.
Он принес несколько больших красных яблок, положил на стол, поставил тарелку меду.
— Угощайтесь… Да вы не стесняйтесь, присаживайтесь.
Ради приличия мы сперва отнекивались, не хотим, мол, так сказать, только что от стола, да и мед мы не очень-то любим.
— А вы все же попробуйте. Может, понравится.
Попробовали. Ничего, есть можно. И начали помаленьку налегать. Но не так уж, чтобы дед подумал, будто мы век меду не видели. А потом настолько увлеклись этим занятием, что забыли обо всем на свете. Санька даже нос накормил. Но как ни старались, весь мед съесть не смогли, отвалились от стола. И тут дед начал разговор:
— Вот что, хлопцы, вы уже не малыши, и я прошу вас мне помочь…
Мы сидим, навострив уши: что это ему от нас понадобилось?
— А что сделать? — спрашивает Санька.
— Перво-наперво, — сказал дед, потеребив бороду, — было бы очень хорошо, если б у вас были короткие языки. О том, что вы сегодня видели в блиндаже, чтоб ни одна живая душа не знала. И дома не говорите.
Нам даже обидно стало: за кого нас дед принимает? Нам что ни скажи — могила. Про чертову кожу и по сей день никто ничего не знает.
— А во-вторых, — продолжал дед, — вы повсюду бегаете, все видите. Если заметите что-нибудь подозрительное, говорите мне… Ну, куда полицаи ходят, что делают…
— Вчера Афоньку черти носили по огородам, — не замедлил сообщить я, — только не на нашей улице.
— Вот видите, нам с вами нужно ухо держать востро… Они шутки шутить не станут. Приказ ихний читали?
— Насчет комиссаров? Читали, — кивнул Санька.
За воротами дед Мирон еще раз строго нам наказал:
— Так смотрите же, хлопцы, ни гу-гу…
И ушел во двор. Дед нам понравился. Оказывается, не такой уж он нелюдим и жадина. Вон сколько меду навалил, только ешь. И нам с Санькой поверил. Помогите, говорит, хлопцы. Как со взрослыми разговаривал. Теперь мы не будем спускать глаз ни с Афоньки, ни с Неумыки, а пуще всего — с Рыжего: он скорее всех может что-нибудь пронюхать. Всегда по садам шастает.
На обед я опоздал. Бабушка уже прибирала со стола. Она встретила меня с приветливой издевкой:
— У вас попели, а у нас поели. — А потом и вовсе разозлилась: — Где это ты шляешься целыми днями?
Так я и скажу, что был у Мирона, что видел там комиссара. Как бы не так!
14. КОМИССАР И КОМАНДИРЫ
Дед Мирон теперь всем соседям жалуется, что на него напала какая-то хворь: спины разогнуть не может. Чего уж он только не делал: и на лежанке отлеживался, и в печь на ночь лазил, и скипидаром натирался — все впустую. Вот теперь фельдшер ходит, банки ставит.
— И банки-хворобанки не помогают, — вздыхает дед.
Одни мы с Санькой знаем, чего Тимофей Иванович зачастил к деду Мирону. Знаем и помалкиваем, потому что, скажи одному, другому, так и до Неумыки дойдет.
Теперь мы у деда Мирона частые гости. Придем, расскажем, что слыхали, что видели, отведаем яблок, заглянем в блиндаж. И тут тоже рассказываем, что творится на белом свете. Раненый уже немного оправился и рад нас видеть. За то время, что он лежит у деда, у него отросла густая борода и усы. Только острый нос торчит да запавшие глаза блестят.
Зовут его Александром Карповичем, и Санька здорово задается, что комиссар иногда величает его тезкой. Каждый раз он встречает нас одними и теми же словами:
— А-а, это вы, товарищи командиры! Как дела, товарищи командиры?
Как дела? Дела не больно веселые. Немцы опять наезжали в деревню, забрали у Малахов кабана, а Неумыка с Афонькой наведались к моему деду Николаю, попросили соленых огурцов на закуску, а потом вышли во двор, завязали веревкой дверь, чтоб дед не выскочил, и похватали гусей. Пока дед вылез через окно, их и след простыл.
— Они заплатят, — морщась от боли, успокаивает нас Александр Карпович, — за все заплатят…
— Как же, заплатят, когда рак на горе свистнет, — сомневаемся мы, а комиссар на своем стоит:
— Красная Армия придет — и заплатят…
— А когда она придет?
Комиссар долго не отвечает. Он устало закрыл глаза и часто, неровно дышит. На желтом, как бумага, виске бьется синяя жилка. Мы думаем, что он уснул, но вдруг, не открывая глаз, комиссар заговорил:
— Придет наша армия, придет, товарищи командиры.
Прийти-то она придет, а пока вокруг такое творится, что и рассказывать неохота. Вчера через нашу деревню немцы гнали большую колонну пленных. Все черные от пыли, обросшие, голодные, понурые. В хвосте, все время отставая, шли трое. Вернее говоря, двое тащили третьего. Он, обхватив товарищей за плечи, висел мешком. Так же, как и у нашего комиссара, забинтована голова, и на босой ноге мокрая, окровавленная тряпка. Женщины бросились было к пленным с хлебом и картошкой, но немцы раз-другой полоснули из автоматов над головами, и все разбежались кто куда, попрятались по дворам. Уже оттуда через заборы стали кидать в колонну кто кусок хлеба, кто сухарь. Я, Санька и Митька Малах тоже кидали.
Лишь один человек ничего не давал красноармейцам. Он стоял возле сельмага, радостно улыбался немцам и кричал в колонну:
— Что? Помог вам ваш Сталин?
Это был Неумыка. Мы с Санькой, если б смогли, в ложке воды бы его утопили.
А еще Неумыка хвастался, что немцы забрали в плен всю нашу армию.
— Неправда, — подал голос комиссар. — Вы, товарищи командиры, ему не верьте. Вот слушайте, я вам расскажу, как наши бьются. Дайте только воды глотнуть.
Утолив жажду, Александр Карпович заговорил, припоминая недавние бои. Их оставалось немного: он, батальонный комиссар, и пятеро бойцов: узбек Джамал Хаджиев, запевала и балагур Костя Орлов из Донбасса, белорус Тимох Качанок и двое рязанских парней — Петя Кашуцкий и Саша Перепелкин. Немецких танков тоже было пять. За танками шли автоматчики.
