ли?
Керстин осторожно выдохнула. Она подняла голову, и свет выхватил маленькую вмятину у нее на лбу, узкую, но ясно различимую, примерно в дюйм длиной, исчезающую под волосами. Он задумался о том, какой несчастный случай мог оставить подобный шрам.
— Простите, я вас не понимаю.
— Я говорю о завещании, которое было составлено за несколько дней до смерти Зои, завещании, по которому практически все отошло доктору Петеру Линдквисту, включая все картины из ее личного собрания. Это врач Зои.
— Я знаю, кто он. И что?
— А знаете, кто именно составил это завещание? Я вам скажу:
— О профессиональной небрежности?
Она кивнула и зажмурилась, в очередной раз затянувшись.
— Детали я пока выясняю. Я слышала, что одна несчастная лишилась почки. Здоровой почки.
— Так что вы утверждаете? Завещание — подделка?
Керстин молча курила и наблюдала за ним.
— Что ж, я не хочу испортить вам статью, — сказал он, — но не слишком ли вы торопитесь с выводами?
— Торопилась бы. Если бы не знала, что она
Она произнесла это так, словно действительно знала.
— Полагаю, вы собираетесь сказать, что она хотела их уничтожить.
Керстин склонила голову набок и нахмурилась.
— Нет. Почему вы так думаете?
— Забудьте. Просто… Так что она хотела сделать, согласно вашей теории?
— Это не теория. Это то, что она мне сказала. Часть картин предназначалась государственным галереям в Швеции и Франции. Одна — школе искусств в Италии, и как минимум одна — музею Монпарнас в Париже. И были еще люди, которым она обещала оставить картины.
Первое, что Хильдур Баклин сказала ему, когда он навещал ее в доме престарелых: «Она должна мне картину».
— Зоя сказала вам это?
Керстин кивнула.
— Почему именно вам?
Она посмотрела на сигаретную пачку и принялась крутить ее между пальцами.
— Я познакомилась с Зоей незадолго до ее смерти. Она была очень добра ко мне, когда… — Керстин потерла висок костяшкой большого пальца. — Когда все было плохо. Мы подружились.
Эллиот попробовал представить их вместе: бесенка и девяностолетнюю художницу.
Керстин подняла глаза и заметила недоверие на его лице.
— Вы считаете, я все выдумываю?
— Просто не понимаю, как такая девушка, как вы, нашла общий язык с такой женщиной, как она. Не понимаю, что могло вас связывать.
Керстин курила и смотрела на него.
— Я не… Все началось с работы. Меня послали пролистать все эти книги и бумаги, в основном чтобы оценить их. Для списания налогов.
— Какие бумаги?
— Они принадлежали бывшему мужу Зои, Карлу Чильбуму. Это политик, знаете?
Эллиот кивнул.
— Он спас ей жизнь.
— Верно. Они развелись в тридцать седьмом. В общем, он оставил все бумаги сыну от следующего брака. В конце концов сын решил, что их следует передать в национальный архив. Поэтому мы должны были разобрать их и определить условную ценность. Там я и нашла ее письма.
— Письма Зои?
— На многих не стояло дат. Поэтому я решила, что неплохо бы попросить ее помочь нам с этим. Раз уж она еще жива.
Эллиот склонил голову набок.
— Вы не поленились отыскать Зою только для того, чтобы проставить какие-то даты на каких-то письмах, которые она написала — когда? — шестьдесят лет тому назад? Что заставило вас решить, что она их вспомнит?
Вернулся портье и поставил перед ними чашки кофе.
— Не совсем так. — Керстин потянулась за пакетиком сахара. — Письма показались мне интересными. Я хотела встретиться с ней. Мне всегда нравились ее картины.
— И она помогла вам.
— Как я уже говорила, она была доброй женщиной. Она потратила на меня много времени, а это кое-что значило. Потому что… — Она надорвала пакетик и высыпала его содержимое в чашку. — Потому что времени у нее оставалось не так уж много.
Она помешивала кофе. У нее были обкусанные до мяса накрашенные ногти. Эллиот гадал, через что Зоя помогла ей пройти.
— Допустим, это правда, про завещание. Какое это имеет отношение ко мне? Что я могу сделать?
Керстин смотрела на него поверх ободка чашки.
— У вас есть доступ. К ее бумагам, к ее дому. Вы можете поискать.
— Что именно?
— Любую информацию о картинах. О том, кому она планировала их отдать. Возможно, она переписывалась с какими-то из этих галерей. Возможно, есть письма, в которых сказано, что она собиралась сделать.
— Даже если они есть, это ничего не доказывает. Последнее завещание аннулирует все предыдущие.
— Нам просто нужны основания. Достаточные основания для властей еще раз посмотреть на завещание, на подпись, на медицинские записи. Возможно, Зоя в последние дни вообще не могла что-либо подписать. У нас есть только показания Линдквиста, что она могла, но ему это больше всех и выгодно.
На улице взревел мотор автобуса. Скрипя тормозами, он вырулил на дорогу. Адвокаты стекались к барной стойке: темные костюмы, загорелые лица — непривычно элегантные клиенты для «Ибиса». Вид этих денег, этих стабильных доходов всегда заставлял Эллиота ощущать себя парией.
— Предположим, я что-то найду. Что дальше? Вы получите свою статью, а что получу я? Выставка накроется. Аукцион накроется. И я останусь без комиссионных, которые мне чертовски необходимы. — Керстин поковыряла загрубевшую кожу у основания пальцев. — Конечно, вы журналистка. Вас интересует только статья, верно?
— Все это… все это и так произойдет, если откроется правда.
— То, что Зоя
Керстин покачала головой.
— Вы не понимаете. Картины были ее единственными сбережениями. Она продавала их по одной, когда нуждалась в деньгах. Она не могла позволить себе отдать их. Кроме того, она не стала бы лгать о таких вещах. Вы бы знали это, если бы знали ее. — Она потушила сигарету в пепельнице выдувного стекла. Неожиданно в ее глазах появились слезы. — Правда ничего не значит для таких людей, как вы, не так ли?
