португальскому послу графу де Лима ультиматум, в котором заявил: «Если Португалия не выполняет моих требований, дом Браганса не будет править в Европе уже через два месяца». Организации похода уделялось совсем мало внимания, о чем говорит тот факт, что сам Наполеон отправился 16 октября 1807 года из Парижа в Милан, а затем в Венецию, куда он и прибыл «в тот самый день, в который Жюно, перейдя Испанию, овладевал Абрантесом, пограничным португальским городом». И только когда 19 октября император вернулся в Париж, в его «порядок дня была поставлена война в Испании».
Официальная парижская газета «Монитор» опубликовала по этому поводу категоричное правительственное сообщение, в котором говорилось, что предстоящее низвержение Брагансского дома будет «новым доказательством гибели, неизбежно ожидающей всех, кто действует заодно с англичанами».
Относительно королевского дома Браганса и общего состояния дел в самой Португалии автор книги «Новое жизнеописание Наполеона» Виллиан Слоон писал: «Брагансский дом подвергся нравственному и физическому вырождению… Необходимо заметить, что португальский народ, в противоположность испанскому, был проникнут демократическими принципами. Состоялось безмолвное соглашение, по которому ввиду громадной дани, выплачивавшейся Португалией Франции за разрешение соблюдать нейтралитет, Наполеон будет смотреть сквозь пальцы на торговлю португальцев с Англией, являвшуюся необходимой для благосостояния и, казалось, даже для самого существования их отчизны. Берлинский и Миланский декреты имели, однако, характер серьезных боевых мероприятий, и французский император настаивал на точном их выполнении. Португальский регент доводился зятем Карлу IV, королю Испанскому, но, тем не менее, после Тильзитского мира мадридский двор сообща с французским императорским двором решился побудить португальское правительство к закрытию всех портов англичанам и к буквальному выполнению наполеоновских декретов. Регенту, дону Жуану, предложено было выслать из Лиссабона английского посланника, арестовать всех английских подданных и конфисковать все английские товары. Дон Жуан объявил, что соглашается на все, за исключением ареста ни в чем не повинных торговцев. Это неполное согласие признано было достаточным предлогом для начала враждебных действий. Французского посла в Лондоне немедленно отозвали, а Жюно получил приказание тотчас же вступить в Испанию и двинуться оттуда в Португалию».
Направляя свои войска в Испанию, Наполеон еще не знал, что совершает, возможно, величайший военный и политический просчет в своей карьере. По меткому выражению историографа Тюлара, французский император, сунувшись в «испанское осиное гнездо», «посеял тем самым семя своей гибели», ибо вторжение в эту страну и внесение пусть и разумных, просвещенных, но чужеземных веяний привели к всенародному восстанию, затяжной войне и, в конечном счете, сыграло трагическую роль в судьбе Французской империи. Но сам Наполеон осознает это лишь годы спустя. Бывший властитель половины Европы, уже будучи в заточении на острове Святой Елены, назовет свой поход в Страну Басков одной из своих самых больших ошибок в жизни: «Несчастная испанская война погубила меня. Она стала настоящей язвой – первой причиной поражения Франции. Если бы я мог предвидеть, что это предприятие принесет мне столько бед и огорчений, я никогда не затеял бы его. Но после сделанных шагов уже невозможно было отступать».
Путь через Испанию
Согласно планам Наполеона, французскому генералу Жану Андошу Жюно во главе 25-тысячной армии предстояло пройдя через север Испании, напасть на Португалию и оккупировать Лиссабон. С этой целью летом 1807 года по приказу французского императора Жюно отправился на юг Франции в приграничный городок Байонну, где ему было приказано возглавить I Жирондский обсервационный корпус, созданный из батальонов и эскадронов различных соединений, объединенных в так называемые временные полки. Корпус Жюно включал в себя три французские пехотные дивизии под командованием опытных генералов Анри-Франсуа Делаборда, Луи Анри Луазона и Жан-Пьера Траво, а также кавалерийскую дивизию под командованием самого старшего из наполеоновских маршалов генерала Франсуа Этьена Келлермана.
Военный историк и известный писатель Д. Чандлер уточнял, что первый обсервационный корпус армии Жиронды под командованием любимца Наполеона генерала Жюно был создан 2 августа 1807 года. Но в этом состояла только официальная сторона нового назначения этого военачальника, а истинный смысл его был известен лишь очень узкому кругу приближенных Наполеона. На самом деле корпус Жюно был вовсе не обсервационным (то есть наблюдательным), а предназначался для очень скорого вторжения в Португалию. Надо сказать, что в Париже в военных кругах Жюно был давно известен, как специалист по Португалии: ведь в 1805 году он находился в Лиссабоне в качестве французского посланника и был хорошо знаком с руководством и нравами этой страны. Отправлению его на юг, помимо чисто практических и политических интересов Франции, было и другое объяснение. Весной 1807 года до Наполеона начали доходить сведения о развитии романа Жюно с Каролиной Мюрат (в девичестве Бонапарт). Не желая поднимать шум и компрометировать свою сестру, Наполеон не нашел ничего лучше, как удалить незадачливого любовника из Парижа, причем не просто удалить, а отправить подальше и как можно на более долгий срок. Отправляя Жюно в Байонну, Наполеон сказал: «Ты будешь иметь в Лиссабоне власть неограниченную, будешь переписываться только со мною… Там ждет тебя маршальский жезл». Ж. Люка- Дюбретон добавляет, что Наполеон даже написал Жюно официальное письмо, в котором говорилось: «Вперед, мой старый друг, твой маршальский жезл там. Верь мне. Истинная причина твоего отъезда – это слава».
15 октября 1807 года французская армия получила официальный приказ двинуться через границу на территорию Испании. «Дети мои! – говорил Жюно своим солдатам. – Мы должны совершить поход большой и трудный, потому что наступает зима. Но это ничего.
Я буду делить с вами все трудности, а отдых и выгоды достанутся вам прежде меня». 17 октября французские войска покинули Байонну, пересекли франко-испанскую границу в Пиренеях и двинулась по направлению Саламанки. По свидетельству генерала Тьебо, «армия двигалась шестнадцатью колоннами на расстоянии одного дня марша одна от другой». Как пишет Д. Чандлер, «Жюно ввел свою армию в Испанию с полного благословения Годоя… Император даже не потрудился дипломатически известить Испанию о том, что его войска пройдут через испанскую территорию. Он просто велел Жюно, перейдя границу, послать об этом извещение в Мадрид».
Французские войска быстро двигались по испанской территории через Виторию, Бургос, Вальядолид, Саламанку. Жюно четко выполнял полученные предписания, суть которых сводилась к тому, что его армия должна была пройти форсированным маршем через Испанию и Португалию с целью захвата Лиссабона и скорейшего ареста членов правящего дома и их министров. В своих «Мемуарах» французский генерал, участник практически всех крупных кампаний в истории наполеоновских войн, Жан-Батист-Марселен де Марбо писал: «Наполеон презирал жителей Пиренейского полуострова. Он считал, что достаточно показать им французскую армию, чтобы привести их к повиновению. Это убеждение обернулось роковой ошибкой! Не зная о всех трудностях, которые встретила армия Жюно на марше, император слал приказ за приказом: продвигаться быстрее. Жюно старался исполнить распоряжения императора. Вскоре его армия новобранцев, в сущности, еще детей, растянулась по всей дороге от Байонны до Саламанки».
Французский историк Л. Мадлен отмечает «полный энтузиазма прием», который поначалу оказывали чужеземным войскам испанцы. А в «Мемуарах» генерала Поля-Шарля Тьебо приход в Испанию французов и вовсе представлен не как военный марш, а как праздничное шествие: «Этот энтузиазм, без сомнения, доказывал, что наша слава дошла до испанских деревушек, а также то, до какой степени испанцы были недовольны своим правительством. В почестях, которые мы получали, было в равной степени критики этого правительства и уважения к нам; люди пробегали по двадцать пять лье лишь бы увидеть наши войска; в городах и деревнях на улицах не хватало места для всех желающих нас поприветствовать. Для испанцев наш марш был праздником, а для нас – триумфом». На этом фоне диссонансом звучит свидетельство генерала Марбо, который отмечал, что испанцы, к счастью, «в этот момент еще не вступили в войну с Францией. Тем не менее, видимо, для того, чтобы набить руку на будущее, они все же убили с полсотни
