страшное, я могу найти в себе силы признаться – так оно и было.
Прежде, чем лечь, достаю из ящика стола старую черно-белую фотографию. Совсем молоденькая девушка в сравнении с сегодняшней женой Юрика Ланды, и парень, оставшийся где-то за бортом прожитых лет. Вот и все. Долги прошлому отданы; отглянцованная поверхность фото, сжатого в руке, наверняка покрылась паутинкой трещин, словно живые лица морщинами. Я подношу к краю скомканного снимка “ронсон”, и огонь все быстрее и быстрее пожирает на дне старинной серебряной пепельницы плотную бумагу, это свидетельство того, единственного, к чему не может быть возврата.
44
Судя по окуркам “Беломора” в пепельнице и густому сизому дыму в комнате, Вершигора, как всегда, пришел на встречу со мной раньше обычного времени. Никак наш генерал от привычек оперативника отказаться не может, и выкуренные “беломорины” в пепельнице – тому лишнее подтверждение.
– Господин генерал, – веско заявляю, падая в кресло – Вы рискуете.
– Конечно, – подтвердил мои опасения Вершигора. – С тобой жить в одном городе – уже опасно. Не говоря уже о просто встретиться наедине. Кстати, фляжечку свою прими.
– Вино хорошее?
– Хорошее. Почти как то, каким согревались.
– Что значит почти?
– А чем я еще могу рисковать?
Бросив на генерала взгляд, в котором недоумение множилось на обиду, я прикурил сигарету и поведал:
– Имелась в виду квартира, в которой мы встречаемся.
– Это ты брось, – спокойно ответил Вершигора.
– Я не намекаю, что она засвечена. Однако мы живем в такое удивительное время…
– Ты, давай, свои шарады…
– А ты не командуй. На мне погон отродясь не бывало. Я – человек штатский, сугубо мирный…
Вершигора улыбается нечасто. Однако после моих слов он обнажил в улыбке пожелтевшие от табака клыки.
– Давно в цирке не был, – коротко хохотнул Вершигора.
– Напрасно. Искусство принадлежит народу. Правда, в нашем цирке клоун помер, но на его место желающие найдутся.
– Арлекиной того клоуна звали?
– А ты иначе считаешь?
– Я считаю, ты стал вести себя не хуже других. Все на грубости нарываешься. Квартира тебя не устраивает.
– Пока устраивает. Но кто знает, что будет завтра…
– Ты знаешь?
– Могу только предполагать. Вдруг кто-то захочет все на свете пересчитать. В том числе пустующие квартиры при вечном дефиците жилплощадей.
Генерал Вершигора пристально посмотрел на меня и тихо сказал:
– Пусть так. Но явки существуют уже столетия. Думаю, в следующем тысячелетии вряд ли от такой затеи весь мир откажется.
– Как говорят твои клиенты, за мир не отвечу. Однако, когда речь заходит о нашей стране, сам понимаешь, логика здесь – понятие более чем абстрактное… Да, генерал, ты наверняка о чем-то не том подумал.
– Ты что имел в виду? – прикурил очередную папироску Вершигора.
– Знаешь, наш горсовет недавно принял историческое решение. По поводу чистоты улиц.
– Ну и что?
– Ничего. Но не один исполком на свете. Вдруг кто-то захочет перенять этот передовой для сэнэговских стран опыт? И никто не даст гарантии, что, в свою очередь, наша мэрия не возьмет на вооружение весьма полезные начинания коллег.
– Ты хоть бы пояснил… Опять за шарады принялся, – недовольно сказал генерал, трухнув папиросой над хрустальной пепельницей.
– Пожалуйста. Наша мэрия приняла решение, направленное на улучшение экологической обстановки в городе и пополнение его бюджета. Зато мэрия славного города Ивано- Франковска тоже проявила заботу о людях, годами стоящих в очереди за жильем. Плюс дает заработать всем желающим. Их исполком утвердил положение о вознаграждении граждан, выявивших пустующие квартиры в городе и стукнувших об этом органам власти. Целая сетка разработана: кто накапает об однокомнатной квартире – шестьсот баксов, двухкомнатная – штука, трехкомнатная – еще дороже. Но, конечно же, самая символическая цена за стук про четырехкомнатную – 30 миллионов. Только не серебряников, а карбованцев. Никто не даст гарантии, что наш исполком не поддержит это полезное начинание. Представляю, почем потом квартиры пойдут, если только за стук о такой, в которой мы сидим, положена штука. Тем более, у всех поголовно тяжелое материальное положение, воспитание по поводу высшей доблести, а именно – стука, у нас соответствующие, а потому сам могу не выдержать и заложить им эту хату…
– Какие еще хаты собираешься закладывать? – пристально посмотрел на меня генерал.
– А что, еще есть? – искренне удивляюсь я. – И как на это у тебя средств хватает? Менты без зарплаты сидят, а вы оплачиваете пустующие…
– Хватит! – резко сказал Вершигора.
– Есть, господин генерал! – вскакиваю по стойке смирно. – Разрешите идти?
Вершигора промолчал.
– Ну раз не позволяете, – более развязным тоном заметил я, – тогда будьте здоровы. И сами идите. В задницу… Нет, отставить! Лучше куда подальше. И больше меня не дергай. Я тебе ничего не должен.
– А я тебе?
– Тем более.
– Давай хоть один раз в жизни поговорим серьезно, – миролюбивым голосом предложил начальник Управления по борьбе с организованной преступностью, не обратив особого внимания, что я попытался определить ему совершенно иное место службы.
– Давай, – соглашаюсь, возвращаясь в кресло. – Тем более вчера я уже встречался с аналогичным предложением.
– Что за гадость ты мне подсыпал в вино? – неожиданно резко спросил Вершигора, гася “беломорину” в пепельнице.
– О чем шепчешь? – непонимающе смотрю на него.
– Слушай, мы ведь договорились, что серьезно… – чуть ли не обижается генерал.
– Я делаю разницу между серьезно и откровенно. Но если хочешь – давай попробуем. Однако предупреждаю, откровенность в одностороннем порядке меня не устроит. Откуда ты взял, что я тебе в вино что-то подсыпал?
– Анализ вина ничего не выявил, – спокойно ответил Вершигора. – Ты
