ужасно страдала от отсутствия лидера. А теперь стоило только взглянуть на Берлин — не прошло еще и трех лет с того дня, как Гитлер стал канцлером! — чтобы понять, чего способен достигнуть решительный и талантливый человек. Город преобразился, словно по волшебству. Прекратились бунты, утих ропот. Фабрики и заводы ожили и вскоре должны заработать на полную мощность. Люди получили работу.
— Даже такие, как Отто! — пошутил Бахман. — А самое главное чудо, — проговорил он тоном священника, произносящего короткую, но яркую проповедь, — в том, что так обстоят дела во всех крупных городах Германии. Мы снова стали нацией!
Через некоторое время Бахман заявил, что необходимо поставить все точки над «i». Эльза и Ран опустили глаза. Бахман явно намекнул на адюльтер.
— Мы все были жертвами слабого и коррумпированного правительства, — сказал он.
Ран удивленно посмотрел на него.
— Принимая во внимание то, что наш мир рухнул в экономическую и моральную бездну, стоит ли удивляться тому, что и мы заблудились? Мы перестали отличать добро от зла, потому что никто из властей предержащих не мог явить нам достойный пример! Вот что случилось, но эти дни уже позади. Я думаю, что нам следует — и Эльза согласна со мной — простить самих себя. Пора вновь стать друзьями!
Ран непроизвольно кивнул. Он вдруг искренне восхитился Бахманом. Ведь тот не сказал: «Я вас прощаю». Тогда он остался бы пострадавшей стороной и единственным носителем высоких моральных ценностей. Нет, он и себя считал заблудившимся. И самое лучшее — их прегрешения целиком и полностью были виной других: коммунистов, евреев, вздорных парламентаристов. А теперь, при новой власти, они все могли начать сначала. Сам фюрер своим примером помогал им вновь осознать, что такое хорошо, а что такое плохо.
После этого вечера их дружба возобновилась, словно и не прошло двух с лишним лет. Ран считал, что Бахман избавил его от преподавания языков в коммерческой школе, что для него самого было равноценно спасению его жизни. Мало этого: Бахман не выказывал никаких признаков ревности. Редкая неделя обходилась без того, чтобы они втроем не обедали по воскресеньям. Зачастую они также ужинали и выпивали по четвергам и пятницам. Бахман, Эльза и Сара стали для Рана семьей. Сара называла его «дядя От». Всякий раз, когда он приходил, она ему что-то показывала: новую игрушку, новое платьице, шишку или каштан, найденные в парке. Она даже стала целовать его при встрече и перед тем, как нянька уводила ее спать.
На службе Бахман взял за обыкновение сводить Рана с людьми в войсках СС, которые, по его мнению, могли оказаться ценными соратниками. Все они были рады знакомству с Отто и всегда предлагали выпить или отужинать с ними в свободное время. Эльза, со своей стороны, старалась ввести Рана в берлинское светское общество, устраивала лекции, во время которых он выступал перед важными особами. Она всегда умела раздобыть билеты на какие-то редкие концерты или спектакли и даже давала Рану советы, на какой женщине ему следует жениться, поскольку считала, что ему непременно нужно это сделать. Гиммлер слыл большим поборником супружества. Женатых мужчин он охотнее продвигал по службе, а в особенности — тех, у кого были дети. Холостякам приходилось сложнее.
— Он помешан на аристократии, Отто. Деньги не вопрос, лишь бы ты взял в жены женщину голубой крови, и тогда тебя ждет блестящее будущее!
— А если я пока не имею намерений жениться? — спросил Ран.
— Ты принес слишком много жертв во имя своей науки, — ответила Эльза. — Но эти времена прошли. Пора обзавестись семьей, пока ты еще молод и можешь этим насладиться!
Слова Эльзы не расходились с делом. Она познакомила Рана с несколькими молодыми аристократками, но, как он ни старался, все эти романы закончились жалкими неудачами.
В начале следующего года Ран вступил в ряды СС как офицер, хотя официально по-прежнему числился в гражданском отделе. Он стал носить особый эсэсовский перстень и связал себя клятвой на крови с орденом «Мертвая голова».
Через несколько дней после церемонии посвящения в кабинет Рана пришел Бахман и объявил, что должен похитить его на день.
— Надеюсь, ты не вынудишь меня угрожать тебе оружием?
Отто рассмеялся. Между тем что-то в манере поведения Бахмана подсказывало: он если и шутит, то не совсем.
— О чем ты говоришь?
— Гиммлер попросил, чтобы я кое-что тебе показал. Вот все, что я могу пока рассказать.
Ран пожал плечами. Рейхсфюрер всегда получал желаемое.
— Что ж, покажи мне это «кое-что».
— Поездка неблизкая. Если мы хотим к вечеру возвратиться в Берлин, нам пора трогаться.
Их путь завершился в деревеньке Вевельсбург, в двух часах от Гамбурга, ближе к Падерборну. Вдалеке, за деревней, на фоне серого неба был виден холм с плоской вершиной и очертания старинной крепости времен Ренессанса.
— Мы приехали, чтобы посмотреть на это? — спросил Отто.
Дитер всю дорогу говорил о Саре. Только что он поведал Рану о том, как девочка вбежала в их с Эльзой спальню и со всей детской невинностью потребовала, чтобы родители сдвинули две кровати и чтобы они спали втроем.
— Потрясающе, правда? — с восторгом проговорил Бахман, глядя на замок.
— Не сомневаюсь, когда-то это действительно была настоящая цитадель…
Как многие из замков Германии, Вевельсбург давным-давно утратил свою стратегическую военную ценность. На самом деле эта твердыня была покинута ее обитателями и до того ни разу не участвовала в сражениях, после чего на протяжении двух столетий с лишним постепенно ветшала и разрушалась.
Бахман и Ран подъехали ближе к холму. Из небольшого домика у дороги вышел шарфюрер СС и потребовал их документы. Оба протянули свои удостоверения. Кроме того, Бахман отдал письмо, завизированное лично Гиммлером. Часовой изучил документы и ушел в будку. Ран заметил, что он подошел к телефону. Вернувшись, караульный указал на ворота в крепостной стене.
— Вы можете поставить машину за воротами, штурмбаннфюрер. Если что-то понадобится, обратитесь к любому часовому. Все они — к вашим услугам!
Бахман сложил письмо вдвое и был готов убрать его во внутренний карман кожаного пальто.
— Можно посмотреть? — спросил Ран.
Бахман протянул ему бумагу, изо всех сил стараясь сдержать гордость, от которой его просто распирало.
В письме содержалось разрешение беспрепятственно посещать любые помещения внутри крепости, и дал его сам Гиммлер. Перед его именем открывались все двери.
Ран, запрокинув голову, посмотрел на величественные стены, вставшие перед ними.
— А без этого письма мы бы внутрь не проникли?
— В данное время вход в замок Вевельсбург запрещен всем, кроме служащих гарнизона СС. Помимо нескольких высших офицеров Гиммлера и считаных сотрудников из его ближайшего окружения, никто не знает о его существовании. Войти можно только с личным письмом рейхсфюрера. Пожалуй, стоит предупредить тебя: если ты кому-нибудь расскажешь о том, где мы с тобой сегодня побывали, Гиммлер нас обоих, а также того человека, которому ты проболтаешься, приговорит к смерти.
Бахман сообщил об этом в такой небрежной манере, что Ран не удержался и пытливо взглянул на него — не шутит ли он. Дитер оставался серьезным.
— К чему вся эта секретность? — полюбопытствовал Отто.
— Рейхсфюрер заботится о расширении СС. Я сам слышал, как он говорил, что не успокоится до тех пор, пока не обеспечит фюрера дюжиной элитных дивизий. Естественно, такой грандиозный рост численности СС сопряжен с определенным риском для морали и духа братства в рядах ордена. Безусловно,
