сразу взяла трубку — похоже, ждала его звонка. Он сказал ей, что пока точно не знает, но, скорее всего, будет дома через несколько дней, поскольку ниточек у него остается все меньше. Гвен призналась, что ужасно скучает по нему. Мэллой ответил, что тоже очень соскучился, и, когда он это говорил, сам почувствовал, как ему одиноко. Так приятно было произнести слово «дом».
Положив трубку, он расстелил постель, но решил, что спать еще рано. Ночи и дни перемешались. Откупорив бутылку скотча «Харт бразерс», похищенную из посольства, он стал просматривать файл с информацией о Хуго Олендорфе, который скопировал из компьютера Дейла.
Дейл Перри, несомненно, нашел Олендорфа через одного из своих осведомителей, кого-то из уличной шпаны. Наблюдая за встречами Олендорфа с Ксено, Дейл заключил, что бывший прокурор в чем-то замешан, но не смог выяснить, в чем именно и насколько сильно. Поэтому Дейл продолжал следил за Олендорфом на протяжении нескольких месяцев. Он проверил все организации, к которым Олендорф имел касательство, включая и рыцарей Священного копья, изучил его деятельность в качестве представителя Йоханнеса Дикманна и трех берлинских важных шишек, которые летом тысяча девятьсот шестьдесят первого года помогли с организацией ордена. Но, несмотря на то что Дейл потратил на расследование почти тысячу часов, он раскопал слишком мало такого, чего не знал Мэллой.
Орден рыцарей Священного копья обрел свои очертания под руководством сэра Уильяма Сэвиджа, англичанина, проживавшего в Берлине в первые годы холодной войны. Сэр Уильям был вице-президентом крупной строительной компании, но, судя по нынешним сведениям, на самом деле работал на британскую разведку. Как только Западный Берлин обнесли стеной, сэр Уильям уговорил одного из своих ключевых оперативников, германского аристократа и бывшего офицера СС по имени Йоханнес Дикманн помочь в основании организации сопротивления на тот случай, если произойдет нечто непредсказуемое. Дикманн предложил рекрутировать несколько человек, занимавших в городе важные посты, которые могли бы повлиять на общество в вопросе необходимости освобождения Западного Берлина. Используя этих людей в качестве лидеров PR-кампании, Дикманн и Сэвидж постепенно набирали агентов, способных проникать в Восточную Германию и проводить тайные операции, опираясь на полукриминальный элемент или просто разочарованных граждан. За годы напряженность пошла на убыль, и деятельность под руководством сэра Уильяма распространилась на другие страны восточного коммунистического блока. Поначалу все операции, вне всякого сомнения, спонсировались британской разведкой, но в дальнейшем сэр Уильям и его товарищи-паладины приложили усилия к тому, чтобы создать финансовую базу за счет корпоративных пожертвований, которые были легальными только отчасти. К восьмидесятым годам паладины установили сложные, но довольно-таки теплые взаимоотношения с рядом главных криминальных структур в Европе.
Принимая во внимание то, что в совете заседали девять паладинов и каждый обладал правом голоса, орден практически с самого начала стал независим от сэра Уильяма. На самом деле к работе в совете Сэвидж привлекал друзей и родственников, начиная с супругов своих дочерей, отцов Джека Фаррелла и Роберта Кеньона и двух итальянских бизнесменов, с которыми его связывала давняя и крепкая дружба, — Джанкарло Бартоли и его отца.
Ко времени объединения Германии лорд Кеньон представлял в совете интересы сэра Уильяма. После его смерти Роберт занял место своего деда и обрел все полномочия паладина. К моменту, когда в организацию вошли Лука и Джек Фарреллы, мир сильно изменился. Коммунистическая угроза растаяла, и паладины отреагировали на это, изменив назначение ордена рыцарей Священного копья. Но вот что не менялось — по крайней мере, до времени гибели Роберта Кеньона — это система управления орденом. Фракция сэра Уильяма, изначально имевшая пять голосов, приобрела еще четыре голоса Йоханнеса Дикманна, и эти люди стали распоряжаться всеми делами ордена, большими и малыми. Это означало, что до тысяча девятьсот семьдесят седьмого года паладины санкционировали только такую деятельность, которая была, хотя бы частично, связана с интересами британской короны.
Но эта динамика изменилась, как только в совет вошли следующие двое паладинов. Дэвид Карлайл и Кристина Фоулькес не присягали на верность ни той ни другой фракции. Это давало им возможность заключать временные альянсы то с Олендорфом, то с Бартоли. Возникало большое искушение представить себе, что смерть Кеньона была связана с каким-то внутренним конфликтом между паладинами, но Мэллой не нашел тому подтверждения. Похоже, организация получала непосредственный доход от значительной части черного рынка по всей Европе. С этим спорить не приходилось. Но Мэллой не мог понять, происходили ли какие-то распри в совете ордена.
Пока что выводы были таковы. Во-первых, у Хуго Олендорфа имелся доступ (если не возможность полного контроля) к множеству криминальных элементов. Это были люди, готовые участвовать в заказных убийствах в качестве подручных одной из самых прославленных наемных убийц Европы. Дэвид Карлайл, контактировавший с наемниками и, возможно, с политиками в разных странах, наверняка был способен заниматься транспортировкой оружия, наркотиков и наемных солдат. Джек Фаррелл, как до него — его отец, вместе с Джанкарло Бартоли вел операции по обе стороны Атлантики — иногда легально, а иногда вовсе нет.
И наконец, Кристина Фоулькес. Странная персона. Некогда знаменитая светская львица, войдя в совет паладинов, Фоулькес словно бы отреклась от всякой публичности. Точно так же, как и в случае с Карлайлом, в ежегодных отчетах можно было увидеть ее фотографии, почитать о ее деятельности на благо ордена, но никто не встречался с ней лично. А это значило вот что: либо паладины лгали насчет ее деятельности, либо она путешествовала по подложным документам. Дэвиду Карлайлу псевдонимы были необходимы, но зачем это нужно Кристине Фоулькес, Мэллой пока понять не мог.
Проглядев краткие отчеты Дейла Перри, Мэллой предпринял поиск файлов, посвященных Кристине Фоулькес, Дэвиду Карлайлу, Джанкарло и Луке Бартоли, а также бездействующим паладинам, которых в совете представлял Хуго Олендорф: Йоханнесу Дикманну, Саре фон Виттсберг, леди Маргарите Шоулз и Энн Мэри Вольф, носившей высокий титул Дамы. Он напал на золотые прииски информации, но, как и на настоящих приисках, чтобы докопаться до золота, сначала нужно переработать тонны камней и грязи. В пять часов утра, когда Мэллой уже собирался закончить работу, он вдруг наткнулся на серию фотографий Дэвида Карлайла. Он был заснят во время встречи с Хуго Олендорфом в Париже в две тысячи пятом году.
Поскольку фотографии оказались довольно новыми, лицо на них немного отличалось от снимков из отчетов, которые паладины публиковали каждый год, Мэллой скопировал их на флешку вместе с рядом файлов общего характера, посвященных ордену. Он подумал, что большая часть этой информации есть у Итана, но решил, что не будет большого вреда, если он все продублирует. Мэллой надеялся, что когда он утром получит сообщение от Джейн, там будет нечто более существенное.
Мэллой закрыл крышку ноутбука и лег, чтобы несколько часов поспать.
После поездки в Вевельсбург Ран дал себе слово не видеться с Бахманами — хотя бы какое-то время. Он был слишком сердит на Дитера, чтобы провести вечер так, словно ничего не случилось! Но настала суббота, и Отто позвонил в дверь знакомого дома. Он принес книжку с картинками для Сары, для Эльзы, как и в первый раз, — букет полевых цветов, а для Бахмана — бутылку хорошего рислинга. Его встретили поцелуями девочка и ее мать — единственные по-настоящему близкие люди, которые у него были на свете. Ран откупорил вино, они с Эльзой сели за стол и начали разговор. Между ними ничто не изменилось.
Когда Ран собрался уходить, Эльза поцеловала его на прощание и сказала:
— Дитер сказал мне, что у тебя какие-то неприятности с Гиммлером…
Вид у Эльзы был обеспокоенный. Прежде Ран не замечал в ее глазах тревоги и вдруг понял, что его отказ от абсурдной идеи Гиммлера может создать серьезные сложности для Бахмана, а если так, то и для Эльзы.
Он покачал головой и попытался не выказать охватившего его напряжения.
— Вовсе нет, — ответил он. — Меня просто немного смутило кое-что, сказанное мне Дитером.
— Будь осторожен, Отто. Любовь Гиммлера хрупка. Но сделай так, чтобы он был доволен, и весь мир будет твоим.
