проблемы импорта природного газа во Францию. Тем не менее они нашли возможность провести полдня в музее Opce, восхищаясь Гогеном, и еще целый день в музее Оранжери с кувшинками Моне. Потом полетели на аукцион предметов искусства в Женеву. Один лот Хейзел очень хотела купить — портрет парижской цветочницы кисти Берты Моризо. На этот раз она оспаривала лот у саудовского принца. В конце концов пришлось капитулировать даже ей, и это привело ее в ярость.
— Ты был прав, Гектор. Эти люди опасны, дорогой.
— Ай-яй-яй! — укорил он. — Как неполиткорректно.
Втайне он был доволен исходом торгов. Должен же быть предел ее расточительству.
— Я не против его цвета кожи. Меня злят размеры его кошелька.
Потребовалось много ласк и любовных игр, чтобы вернуть ей хорошее настроение.
Следующей остановкой в их передвижном свадебном пиршестве стала Россия. Как всегда, Эрмитаж очаровал их несметными сокровищами, которые большевики отобрали у своих обреченных аристократов. Однако в Москве дела пошли хуже. Целых два года компания «Бэннок ойл» обхаживала русский нефтяной гигант Газпром. Предлагался совместный проект глубоководной разведки месторождений газа в Анадырском заливе Берингова моря. «Бэннок» потратил десятки миллионов долларов на доведение проекта до стадии переговоров, но теперь тот наткнулся на айсберг российской непреклонности и затонул без следа.
— Эти русские невыносимы! Нужно их как-нибудь наказать, — кипела Хейзел, когда они вновь сидели в роскошном салоне BBJ, направляясь в Осаку. — Устрою бойкот их икре и водке, вот что.
— Если ты хочешь таким путем уничтожить экономику, подумай о миллионах русских младенцев, которые из-за тебя умрут с голоду.
— Боже! Как вы милосердны, мистер Кросс! Хорошо. Сдаюсь. И вообще мне никогда не нравилось Берингово море. Я слышала, там ужасно холодно.
Гектор по общей связи вызвал главного стюарда.
— Пожалуйста, принесите миссис Кросс ее обычную порцию водки «Довгань» с лаймовым соком.
— Неплохо, — решила Хейзел, сделав глоток. — И это все?
Она взглянула на дверь спальни Версаче.
— У меня есть кое-что на уме, — признался Гектор.
— Отлично! Отлично! — ответила Хейзел.
В Осаке в эллинге на верфи был готов к спуску на воду могучий танкер. Весь совет директоров «Бэннок ойл» и множество других влиятельных лиц, в том числе премьер-министр Японии, эмир Абу-Зары и американский посол в Японии, собрались, чтобы стать свидетелями этого события.
Внутренняя отделка корабля еще не была завершена. Он поплывет с неполным экипажем в Чи-Лунг, морской порт Тайпея на Тайване, где пройдет окончательная отделка и установка новых, революционных по конструкции грузовых танков. Лифт поднял почетных гостей на леса у корабельного носа, и они расселись там в просторной аудитории. Хейзел, которая прошла вперед по платформе, чтобы дать название огромному кораблю и спустить его на воду, встретили аплодисментами. С такой высоты ей казалось, что она стоит на вершине горы над миром. Вместо шампанского Хейзел должна была разбить большую бутылку игристого австралийского шардонне.
Когда Гектор усомнился в ее выборе вина, она серьезно сказала:
— Мы ведь не собираемся его пить, дорогой. Мы разобьем бутылку вдребезги. Не хочу прослыть мотовкой.
— Ты чрезвычайно бережлива, любовь моя, — согласился он.
Пятьдесят фотографов нацелили на Хейзел свои объективы, когда она с высокой платформы произносила речь. Громкоговорители усиливали голос Хейзел, и он гремел по всей верфи, где собрались тысячи рабочих.
— Этот корабль — памятник гению моего покойного мужа Генри Бэннока. Он создал «Бэннок ойл» и сорок лет руководил компанией. У него было прозвище Гусь. Поэтому я нарекаю корабль «Золотым гусем». Да благословит и защитит Господь тех, кто поплывет на его борту!
«Золотой гусь» заскользил со стапелей, а когда коснулся воды, поднял волну, на которой закачались все корабли в бассейне. Корабли загудели, зрители зааплодировали и весело закричали. Последовали еще три дня встреч и праздников, прежде чем Хейзел и Гектор смогли сбежать.
Они полетели к подножию Фудзиямы, к синтоистскому храму и связанным с ним замечательным воспоминаниям. Лихорадочный ритм последних дней довел обоих почти до изнурения. Поэтому, нанеся обязательный визит священному вишневому дереву в храмовом саду, они вернулись в номер и вместе приняли горячую ванну. А когда лежали в почти обжигающей воде, Хейзел протянула руку к телефону и включила его.
— Пять пропущенных звонков из «Данкельда», — лениво сказала она, шевеля пальцами ног в воде. — Интересно, что нужно маме. Обычно она не так настойчива. Какая разница во времени?
— В Кейптауне на семь часов меньше. Там миновало время ланча.
— Хорошо, попробую ответить.
Хейзел набрала номер, и ей ответили после двенадцати гудков.
— Здравствуй, дядя Джон. Это Хейзел, — сказала она, потом замолчала и слушала с растущим недоумением. Потом перебила:
— Дядя Джон, а почему бы мне просто не поговорить с ней? — Она уже сердилась. — Ладно. К черту! Вот он.
Она рукой прикрыла микрофон.
— Он не дает трубку маме и ничего мне не говорит. Хочет говорить только с тобой.
Гектор забрал у нее телефон.
— Джон? Это я, Гектор. Что случилось? — На другом конце провода молчали, и Гектор услышал тяжелые, мучительные звуки мужского плача. — Ради Бога, Джон. Говорите.
— Не знаю, что делать, — всхлипывал Джон. — Она ушла, и некому занять ее место.
— Я вас не понимаю, Джон. Возьмите себя в руки.
— Грейс. Она умерла. Вы с Хейзел должны приехать. Сейчас же. Немедленно. Пожалуйста, Гектор. Привезите Хейзел. Я не знаю, как сказать ей. Не знаю, что делать.
Телефон замолчал. Гектор посмотрел на Хейзел. Она смертельно побледнела, а глаза стали огромными и такими темно-синими, что казались черными.
— Я слышала, — прошептала она. — Слышала, что он сказал. Мама умерла.
Она один раз всхлипнула так, словно стрела пробила ей сердце, и потянулась к нему. Они обнялись в источающей пар воде ванны. Чуть погодя Хейзел собралась с силами.
— Дорогой, мне нужно немного времени, чтобы прийти в себя. Пожалуйста, поговори от моего имени с Питером. — Командиром BBJ. — Скажи, что нужно срочно лететь в Кейптаун. Скажи, что мы будем на полосе самое позднее через два часа.
Они дозаправились в Перте, в Западной Австралии, но спустя час снова были в воздухе. Следующая и последняя дозаправка была на острове Маврикий. Они неоднократно пытались связаться по телефону с дядей Джоном, но тот не отвечал. Хейзел с Маврикия послала ему сообщение, называя время прилета в Кейптаун, но ответила секретарша Грейс, которая подтвердила, что в аэропорту их будет ждать машина. Ко времени посадки в Кейптауне нервы у них были страшно напряжены. После вылета из Японии почти не говорили, только о смерти Грейс, и наконец Гектор настоял, чтобы Хейзел приняла снотворное. Когда они сели, Хейзел еще была под влиянием снадобья. Гектор никогда не видел ее такой угнетенной и осунувшейся.
Сев в «майбах», двинувшийся в горы к «Данкельду», Хейзел принялась расспрашивать шофера. Однако если он и знал что-нибудь, кроме того что мисс Грейс умерла и ее тело увезла «скорая помощь», то держал это при себе. Ему явно запретили говорить, очевидно, дядя Джон. Но все-таки одну маленькую подробность шофер сообщил:
— По крайней мере полиция уже ушла, мисс Хейзел. Хейзел ухватилась за это и попыталась выведать еще что-нибудь, но шофер казался испуганным и притворился, что больше ничего не знает. В конце концов даже Хейзел вынуждена была от него отвязаться.
