вежливо поздоровался. — Меня зовут Георгий Внуков. Если не возражаете, завтра потолкуем. А сейчас мы с Леной спешим на лодочную прогулку.
Он взял Лену под руку. Она сказала:
— Не сердись, Коля, я должна идти. Я просила Иннокентия Парфеныча поговорить с тобой… Он был мне как отец…
Она поспешно направилась к выходу. Георгий в дверях обернулся и поклонился. Николай попрощался так же учтиво, как здоровался.
Он обратился к Чударычу:
— Лена сказала, что вы ей как отец. Это много, Лена дорожит памятью об отце, погибшем на фронте. Итак, я слушаю.
Чударыч, по стариковской привычке, любил беседовать сидя. Сейчас он встал и прошелся. Его страшил навязанный неожиданно разговор, смущал этот человек, вежливый холодной отстраняющей вежливостью, пугал его пристальный взгляд, его удивительное спокойствие. Николай был ровен, как мыслящий автомат, он, казалось, только слушал, сопоставлял, анализировал. Закричи он, стукни кулаком об стол, просто выругайся, Чударычу стало бы легче. Но он вежливо ожидал, только ожидал.
Николай положил шляпу на стол и закинул ногу на ногу.
— Я помогу вам. Беседы на эти темы всегда щекотливы, особенно для посторонних, даже если их объявляют отцами. Вы не знаете, как подойти ко мне? Не надо подходов. Расскажите, что произошло с Леной в вашем поселке.
Но Чударыч не мог начать. Николай назвал его миссию нелегкой, разговор — щекотливым. Что сказать этому человеку! Ему нужны одни факты — он приведет их в систему, исследует выводы… Чударыч встречал разных людей, одни с первого взгляда вызывали любовь или антипатию, к другим приходилось месяцы приглядываться, лишь потом составляя мнение, этот казался непохожим на всех, он поражал — Чударыч был смущен.
— Судя по всему, Лена нашла другого. Я хочу знать, кто он, как далеко зашли их отношения?
Но Чударыч не дал превратить рассказ о метаниях Лены в бесстрастный анализ ее поступков. Что составляло истинное содержание их жизни в отдаленном поселке в эти суровые месяцы? Он описывал тайгу, комаров, дожди, пурги, морозы, серые, как вечер, дни, непривычно трудную работу, возникшее почти у всех, начавших здесь самостоятельный путь, неверие в свои возможности и силы. Он рассказал, как преодолевалось это неверие, как молодежь расправляла плечи, поднимала голову, как нелады, вспыхнувшие поначалу, приглушались, как развивалась дружба — случайное собрание людей сплачивалось в коллектив. Он передавал, волнуясь и жалея ее, как долго Лена не могла найти здесь своего места, все жила воспоминаниями о Москве, о нем, о Николае, и как, наконец, — во многом под его, Чударыча, влиянием, он не собирается этого скрывать — она позабыла о не подававшем вестей старом друге, встретила хорошего человека…
— Любима? В это я поверить могу. Можете ли вы утверждать, что Лена не любит меня?
Этого Чударыч утверждать не мог. Больше того, к своему смятению, он мог утверждать обратное. Он молчал. Николай повторил:
— Мне важно одно — любит ли она меня? Я приехал к ней. Я должен знать…
— Об этом надо ее спрашивать.
— Я, конечно, спрошу ее завтра. Но я хочу знать уже сегодня — сохранилось ли у нее чувство ко мне.
Чударыч проговорил, запинаясь:
— До сегодняшнего дня я был уверен, что она вас забыла. Осенью она часто вспоминала о вас, но потом этих разговоров не было. А услышав, как вы вошли, она вся затряслась…
Николай кивнул головой на соседнюю комнату.
— Она находилась там?
— Там… Когда вы ушли, она рыдала. Больше я ничего не могу сказать.
Николай взял шляпу.
— Больше ничего и не надо. Между прочим, я и об этом думал — что она кем-нибудь увлечется. К сожалению, это случилось.
Чударыч теперь уже не мог бы сказать, что перед ним мыслящий автомат. Перед Чударычем стоял, близоруко в него всматриваясь, обыкновенный человек — красивый, сухощавый, печальный парень.
— Что собираетесь делать? — осторожно спросил Чударыч.
Николай прежде подумал, потом ответил:
— Постараюсь вновь завоевать ее уважение…
Когда Николай подходил к двери, в нее ворвался разъяренный Георгий.
— Слушайте, вы!.. — крикнул он. — Какого черта… — Поймав предостерегающий взгляд Чударыча, Георгий заговорил спокойней — Нам нужно срочно потолковать, товарищ Николай, не возражаете?
— Сделайте одолжение, — холодно сказал Николай.
5
Лена, выскочив наружу, побежала по улице, Георгий нагнал ее у дебаркадера. Она хотела бежать дальше, он остановил ее.
— Ты забыла, что нас ждут? Неужели этот ихтиозавр далекого прошлого мог так тебя напугать? По науке, призраки не возвращаются.
— Не надо так!.. На прогулку я не хочу. Мне не до прогулок.
— Может, пойдем на гору — ко мне? Тоже не хочешь? Остается одно — в лес.
На берегу он выбрал местечко, густо покрытое мхом, на нем было теплее. Он расстелил свое коверкотовое пальто, вынутое недавно из чемодана, где оно хранилось полгода. На другом берегу разжигались костры, одна багрово-красная точка вспыхивала за другой. По темному небу крался тоненький месяц. Георгий присел рядом с Леной.
— Я понимаю, тебе нелегко — этот тип нагрянул, как снег на голову. Даже наши полудикие предки в аналогичных случаях телеграфировали: «Иду на вы!» Разреши мне поговорить с ним от нас обоих.
— А что ты ему скажешь?
— Все, что полагается говорить неудачливому сопернику. Нужные слова подберу.
— Нет, объясни!
— Первым делом, что он опоздал. И что если он израсходовался, на обратный билет одолжить сумеем. Думаю, этого хватит.
— А скажешь ли ты, что он оказался лучше, чем я думала о нем? И что я раскаиваюсь в своем неверии в него, виновата перед ним — безмерно виновата!
— Леночка, возьми себя в руки! Тебе это померещилось.
— И что я люблю его — это скажешь? Да — люблю! Ненавижу себя за то, что люблю!
— Успокойся! Не надо так кричать. Все это от неожиданности. Ты же меня любишь, ты сама знаешь! Ровно неделю назад ты сказала, что будешь моей женой, что я всех тебе дороже… Или это была неправда?
Она плакала, уткнувшись лицом в расстеленное пальто.
— Теперь я понимаю, что значат слова: «Сердце разрывается на части», — проговорила она с отчаянием. — Нет, поверь, ты мне дорог, я не лгала! Но когда я услышала, только шаги услышала… И что он все бросит, приедет ко мне — нет, даже поверить не могла!
Георгий с ласковой настойчивостью повторил: — Пожалуйста, успокойся! Когда люди плачут, они утрачивают способность соображать. Нам надо думать, надо решать: с кем ты будешь?
Лена печально смотрела на него. Ее глаза светились в темноте. Георгию показалось, что они освещают лицо, так был глубок их блеск. Он понял, что предстоит услышать много тяжелого.
— Я не буду ни с ним, ни с тобой. К нему у меня нет дороги, к тебе — силы.
Он спорил, уговаривал, упрашивал, умолял. Потом, измученный, растянулся на мху. На другом берегу
