существенно смягчали первоначальный протокол милиции. Он не спорил и не ловил на противоречиях, видимо, понимая, что кроется за этой неожиданной мягкостью.
— Вас, конечно, интересует, какое наказание грозит брату, — обратился он к Георгию. — Весенний петух, что с него возьмешь? Больше двух недель принудительных работ суд не приговорит.
Вася возвратился к себе, а Георгий, Игорь и Вера отправились на гору. По дороге Вера спросила: — Не будешь скучать без Саши?
— Мало ли с кем приходится расставаться в жизни, — сказал Георгий. — Поскучаю и перестану.
Вера посмотрела на шедшего впереди Игоря и заметила:
— Мы с тобой расставались, скуки особенной не было. Правда, ты скоро нашел замену.
— Искал — верно, но не нашел.
Она с удивлением посмотрела на него.
— Как так? Ведь первого мая у вас свадьба? Семен с Надей и Валя с Дмитрием в загсе оформляются, и о вас все говорят.
Георгий невесело рассмеялся.
— До свадьбы дело не дошло. Скрывать теперь не имеет смысла… Вчера приехал старый друг Лены, мне приходится отступить…
— Значит, она его не забыла? И так сразу переметнулась? На тебя мало похоже, чтоб ты отступал…
— До сих пор не приходилось, надо же когда-нибудь…
— Ты скоро утешишься, — продолжала Вера. — Приезжает тысяч пять новоселов, из них не меньше двух тысяч — девушки. Это, конечно, меньше, чем миллиард, которого тебе не хватало, но некоторый выбор будет.
— Выбор будет, — согласился он. — Я теперь о миллиарде женщин не мечтаю. Для меня и две тысячи девушек — неплохой набор. Но у тебя выбор будет еще шире — три тысячи парней.
— Разве ты заметил, что я охочусь за женихами? Этого добра и в Москве хватало.
— Так какого шута ты поперла в тайгу?
— А зачем ты поехал?
— Я мужчина, разница все-таки есть. Мужчина переезжает с места на место не для того, чтобы поудачней жениться. А у девчат на уме прежде всего это.
— Не знаю, — сказала она задумчиво. — Теперь мне странно, чего я искала?
— Могу сказать, чего ты искала. Места необыкновенные, люди, наверно, тоже — так ты представляла себе. Ты искала необыкновенного человека.
— Да, вероятно, так.
— А люди, в общем, везде одинаковые.
Они остановились у развилки дорог. Георгий сказал:
— Спасибо за Сашу. Ты второй раз выручаешь его из беды.
Вера свернула за Игорем, а Георгий поплелся вверх. До смены оставалось еще два часа. Георгию не хотелось на люди. На холмике, пригретом солнцем, он прилег на прошлогоднюю, шелестевшую под ветром траву, заложил руки под голову. Вниз уступами сбегали безмерная тайга, высокие сосны важно шумели над головой. Где-то в поселке Лена разговаривает со своим Николаем. Георгий изумился — ему было безразлично, что делает Лена. Он привстал, чтоб всмотреться в себя, но на себя нельзя было оглянуться.
— Ай, ай, Георгий! — сказал он вслух. — Ты, кажется, ни капельки не ревнуешь. Это нехорошо. Что бы там ни говорил Чударыч, ревность — важный признак любви. Как говорят математики: достаточно, хотя и не необходимо.
Он снова улегся на траву. После бессонной ночи его потянуло в дрему. Мысли не мелькали и не метались, а шествовали одна за другой — неторопливые и неожиданные. Георгий вспоминал месяцы дружбы с Леной, оценивал их по-новому. Нет, это была любовь, конечно, но странная любовь: много остроты, но мало радости. Хорошо ее испытать однажды, но трудно пронести сквозь всю свою жизнь — идешь, словно босыми ногами по гвоздям. Кто знает, может, и к лучшему, что так внезапно оборвалось это трудное чувство?
Георгий закрыл глаза. Солнце продиралось сквозь хвою. Георгий лежал, наслаждаясь ветром и солнцем, землей и небом, — он отдыхал. Его не мучили сожаления, не терзала горечь. Ему было покойно и пусто. Инерция прижимала его к земле — жизнь делала поворот.
Растрепанная ликующая весна остепенилась наряжалась в праздничные одежды. Отзвенели лихие ручьи, отгрохотали первые грозы, отголосила перелетная птица, отчирикали воробьи, откричались бригадиры. По распадкам и на полянках бурно пылали оранжевые жарки. Темнохвойная тайга посветлела, зимняя чернота пихтачей и кедров смягчалась, из синих они становились по-летнему зелеными. А там, где господствовала лиственница, весна казалась по-особому нарядной — салатная щетинка усыпала величественные деревья, молодая хвоя торопилась на солнце.
В один из таких праздничных дней от Виталия пришло новое письмо. Он тосковал в далекой Москве, ему не хватало таежных товарищей. «Знаешь, что я надумал, — делился он с Игорем. — Махну куда-нибудь на другую стройку, в такую же глушь, как ваша. Надоело на асфальте. По старой памяти все меня чуть ли не пацаном считают. Может, ты слыхал: не набирают ли куда в ваших местностях?»
Семен посочувствовал Виталию. Надя воскликнула:
— Идиот! Чего ему надо? Пусть возвращается обратно.
Семен с сомнением заметил, что Виталий не решится возвращаться в место, откуда с позором бежал. Надя напустилась на Семена:
— А ты за него не рассуждай, у него своя голова на плечах. Главное, чтобы он знал — никто не станет его попрекать прошлым. Напишем письмо с приглашением, сегодня же напишем, чего тянуть!
Вечером Игорь посовещался с Васей, тот одобрил Надину затею.
— Я тоже подпишу письмо — пусть возвращается. Люди нам здесь нужны. Но дело это оформим по- иному. Завтра с Семеном приходите к Курганову, после ваших вопросов побеседуем о Виталии.
Игорь знал, зачем его с Семеном вызывают к Курганову. Начальство заранее распределяло по производственным объектам еще не завербованных рабочих. Число бригад увеличилось чуть ли не втрое, новых бригадиров подбирали из старожилов, освоившихся с местными условиями. Игоря и Семена намечали в бригадиры одной из будущих бригад. В местной газете поместили портреты кандидатов, дали краткие характеристики. Под портретом Игоря было напечатано: «Игорь Суворин, самый молодой из рабочих нашего строительства. Приехал без строительной специальности, долгое время не справлялся с нормами, но в упорном труде освоил квалификацию каменщика, неплохо поработал в деревообделочном цеху. Не только приобрел практические навыки, но и самостоятельно изучает по литературе свою специальность. Выдвинут общим собранием рабочих». Игорь несколько раз перечел заметку, сложные чувства охватили его, он даже не обрадовался. В бумажнике хранилась другая заметка, она мешала торжествовать — может, этот похвальный отзыв так же несправедлив, как и тот, ругательный? Игорь уложил новую заметку рядом со старой, спрятал бумажник — пусть навалятся буква на букву, сами меж собой разберутся. Все же с облегчением вздохнул, жить становилось определенно легче.
Письмо к Виталию подписали все знакомые. Вася прочел, одобрительно мотнул головой и поставил свою подпись.
— Теперь к начальству, — сказал он. — Думаю, спорить с нами насчет Витьки не будут.
В эти дни в конторе происходили непрерывные — с рассвета до полуночи — заседания. И у Курганова, и в парткоме, и в постройкоме, и в техническом отделе толкались, курили, входили и выходили, спорили и писали решения. Одному Васе как-то удалось избегнуть этой заседательской эпидемии, в огромном бывшем кабинете Миши было пусто и чисто. Зато сам Вася перебегал из комнаты в комнату, с заседания на совещание, а в перерывах между ними успевал обойти всю площадку.
Их вызывал Курганов, но Вася, изучивший порядки в конторе, направился не к нему, а в партком, не сомневаясь, что Курганов там. Курганова, однако, еще не было, он явился минут через пять в сопровождении группы прорабов и инженеров. Список новых бригадиров был зачитан вслух и утвержден без прений. Но над письмом к Виталию Курганов задумался.
— Не тот ли, что в свое время затеял бузу, а потом пил спирт с Лешей? — спросил он у
