люди.
Я, конечно же, всё делал неправильно.
Однажды я украл у бабушки большой, как антоновское яблоко, клубок красной пряжи. Я украл этот клубок, чтобы узнать, насколько длинна его нить. Я привязал один конец нити к столбу линии электропередачи и стал разматывать клубок, зная, что расстояние между столбами — двадцать пять метров. Я думал, что смогу дойти до конца улицы, но клубка хватило только до ворот соседнего дома — он оказался пустым внутри, этот большой красный клубок.
Размотаешь нить — и найдёшь пустоту. Копнёшь вглубь — и найдёшь пустоту. Внутри, в глубине — нет ничего. За этими двадцатью тремя сигаретами и шестью чашками сладкого кофе, которые я выкурил и выпил сегодня, нет ничего. Это не страшно, просто это и есть — жизнь.
Саша Щипин
Понимаете, Игорь, вас всех готовили в космонавты. Должны были появиться десятки, сотни миллионов космонавтов — все, кто мечтал об этом. Вы ведь не думаете, что дети сами решали, что они хотят быть космонавтами? Трехлетний ребенок не может проснуться утром и придумать, что он хочет летать в космос. Детям объяснили, о чем они должны мечтать. Это было частью подготовки. Какая-то грандиозная операция — колонизация дальнего космоса, геноцид инопланетян. Не помню, что именно. В любом случае — сплошная маниловщина. Потом, конечно, пришел кто-то умный, планы поменялись, вы оказались не нужны. Сначала вас хотели ликвидировать — Третья мировая, Дарт Рейган, забриски мертвого человека. Но снова появился кто-то умный и предложил оставить про запас. Переподготовкой, конечно, никто не стал заниматься — лишние расходы. Кто выживет, тот выживет. Это как в фильмах про киборгов, которых вырастили безумные ученые и оставили маяться, когда Пентагон перестал финансировать программу. Они бродят по огромным парковкам возле моллов и что-то ищут в небе. Вы пытаетесь понять, почему все так нелепо и нескладно, почему хочется футбол и лететь с балкона, ломая ветки тополей. Просто вас готовили совсем к другому. У вас отняли способность любить, оставив только инстинкт размножения, — когда долгие месяцы несколько десятков человек заперты вместе в корабле, лишние конфликты ни к чему. Вам нужны перегрузки, жесткое излучение, вода из мочи — вот почему вы так старательно травите себя. Земля — слишком уютная для вас планета. Вы тычетесь во все углы этого мира, обдирая в кровь лицо и коленки, и пытаетесь по запаху найти для себя место. Навигаторы стали программистами, пилоты гоняют в тонированных «девятках», специалисты по негуманоидному разуму пишут в Живой Журнал. И ничего уже нельзя сделать — вмешательство было на уровне ДНК. Ваши дети будут космонавтами. Ваши внуки будут космонавтами. Вы пишете книжки о космонавтах и для космонавтов, и все картины, все фильмы, вся музыка — это разные истории о Гагарине, который проспал 12 апреля. Глухой Циолковский и мертвый Гагарин — вот кто правит вашим миром. Странно, что вы еще живы. То есть вы молодцы, конечно, но вас очень жалко. Так брезгливо и трогательно.
Ольга Гребнева
Наши звонкие дать имена
Поросенок по имени Маленькая Свинья думает: еще только шестой месяц от Рождества Христова — а значит, полжизни впереди.
Он собирает рюкзачок и отправляется в путь сквозь сумрачный лес.
Он становится известным среди свиней путешественником, заново открывает горизонты и континенты, переосмысливает смыслы и переоценивает ценности, а одну особенно симпатичную звезду на границе видимости даже называет своим именем — что, прямо скажем, звучит довольно глупо, зато стоит всего двести долларов.
Звезда по имени Маленькая Свинья чувствует себя в последнее время не очень — у нее появились темные пятна на левом боку, обвис один из любимых протуберанцев и гало теперь какое-то несимметричное. Звезда недовольно косится на поросенка и думает: будь у нее такое имя от рождения, а не в результате нелепой случайности, она, пожалуй, не стала бы ждать следующего светлого праздничка, чтобы закатить глаза и взять в рот яблоко.
Обитатели восемнадцатой от Маленькой Свиньи планеты думают, когда находят время подумать: что-то странно стало выглядеть наше солнце. И что это у него, прости господи, во рту?
Линор Горалик
Таша
Ксении Маренниковой
1.
Что-то желтое вдруг брызнуло из гусеницы и немножко попало Таше на ботинок, и Таша, высунув язык от восхищения и вывернувшись всем телом, чтобы подол маминого пальто не мешал смотреть, наблюдала, как зеленоватое тельце с пухом многочисленных ножек пытается двигаться, отползать, бежать, а неизвестная Таше птица смотрит на него внимательно-внимательно и чего-то ждет, но тут мама переступила с ноги на ногу, неизвестная птица резко повернула головку, и Таша в досаде пнула маму в бок, чтобы та не двигалась, но мама никак не прореагировала и вообще не обращала внимания на Ташу, а только до боли сжимала ее ладошку, и Таша время от времени пыталась вырваться, а мама говорила Лене: «Я вообще не знаю, что ту сказать. Я просто не понимаю, что тут сказать», а Лена плакала, и поначалу Таше было очень интересно на это смотреть, но потом надоело, потому что появилась зеленоватая гусеница и неизвестная птица, и Таша почти висела на маминой руке, чтобы ничего не пропустить, а неизвестная птица еще раз тюкнула гусеницу быстрым движением, которое Таше не удалось даже толком разглядеть, и гусеница почти разделилась пополам, теперь одна половина висела на ниточке, а другая все еще брыкалась, Таша попыталась двумя руками развернуть маму, чтобы было удобнее, но мама говорила с Леной, и у нее был такой голос, которого Таша всегда боялась и который всегда ненавидела, этот голос значил, что мама пытается не кричать, и она действительно не кричала, а только говорила: «Я не знаю, что тут сказать. Тут вообще невообразимо что-то сказать», а Лена всхилывала и говорила: «Я не знаю, что на меня нашло, простите, я не знаю, что на меня нашло», а мама, задыхаясь, говорила: «Я не знаю, что тут сказать. Вас уволить… Я потребую, чтобы вас уволили», но Лена сказала, что она уже сам уволилась и больше никогда-никогда в этом детском саду не появится, и еще что-то, но тут неизвестная птица вдруг сделала головой длинное движение, и обе половины гусеницы повисли у нее в пасти, а в следующую секунду неизвестная птица уже взлетела, и Таша, проводив ее жадным взглядом, вдруг почувствовала, что очень голодна, и заканючила: «Мама! Я хочу домой! Мама! Я хочу домой!» и свободной рукой вцепилась в мамино пальто, но мама только дернулась и глухо сказала: «Вам же всего семнадцать лет! Ничего себе стажерка! Как вы думали, что вы можете… что вы вообще могли помыслить сбежать с чужим ребенком!?», и Лена вдруг издала какой-то длинный писклявый звук, как раненый котенок, и Таша посмотрела на нее с интересом, а Лена, кривясь лицом, тоненько сказала «Просто я чувствовала, ч… что она… что она должна быть моей дочкой, понимаете? Мо… моей дочкой!!», — но тут в животе у Таши забурчало, она запрыгала от нетерпения, вцепившись в мамино пальто, и они наконец пошли домой.
