Лена вздохнула, взглянула на часы, мысленно ахнула и побежала на кафедру.
11
Пока в секционной шло занятие, пока где-то отсутствовал Витя Извеков, пока Соболевский ездил на новое убийство, Саша Попов сидел в одиночестве в комнате для экспертов. Заключение уважаемого, в общем-то, всеми гистолога Беллы Львовны Маламуд, а между экспертами попросту Беллочки или еще Мармеладки, погрузило его если не в шок, то в апатию. Теперь ему стало понятно, почему Хачмамедов с такой иронией сказал ему, что манной небесной покажется еще выставленный в первый день предварительный диагноз «ишемическая болезнь сердца», сокращенно ИБС.
В заключительной части экспертизы, отпечатанной двумя скрюченными ревматизмом указательными пальчиками Беллочки, черным по белому недвусмысленно значилось:
«Острые микроциркуляторные расстройства в миокарде, отек и миоцитолиз кардиомиоцитов, сдавление и базофилия стромы миокарда… спазм бронхов с набуханием эпителия… отсутствие аутолиза[5] поджелудочной железы… (боже мой, сколько всего понаписано!) возникли вследствие ХОЛОДОВОЙ травмы, связанной с прижизненным длительным охлаждением тела». Последние полторы строчки были еще выделены жирным шрифтом.
Саша сидел за своим столом и рисовал картинку. Жирная черная линия поперек листа — это асфальт. На асфальте нарисована палочка, к одному концу этой палочки присоединен кружок — голова, от другого конца отходят две спички под острым углом. Ноги. Саша подумал, как пририсовать руки. Никак не получалось, только если прикрепить еще две спички к ближайшей к голове части палочки. Спички направлены вверх. Будто просьба о помощи. Саша отодвинул листок и потер себе лоб. Дудки! Не поможешь. Вон он лежит там, этот человечек, в холодильной камере на носилках, уже порядочно высохший с того времени, как он делал ему секцию. Человек, которому нанесли двадцать три раны. Вероятней всего, над ним издевались. Саше неизвестно — хороший был этот человек или плохой. Но по закону Божьему, по идее мирового устройства, по принципам
Саша разозлился. Какой «замечательный» он все-таки получил вывод! Прижизненное длительное охлаждение тела! Не в холодильнике же держали этого парня?! Саша прекрасно помнил ту ночь, когда он ездил на осмотр тела. Он был тогда в рубашке и в тоненьком свитерке. Ночью, конечно, было прохладно, но ведь не настолько, чтобы замерзнуть, лежа на асфальте, как это бывает уже осенью, когда в Бюро свозят пьяных мужичков, свалившихся где-нибудь на остановках под действием алкоголя. Кроме того, асфальт все-таки остывает медленнее, чем земля…
Он поднялся и сделал круг по комнате. За что он любил свою профессию — за то, что ему не надо быть объективным, в том смысле, в каком необходимо быть объективным, скажем, судьям. Эксперт никого не осуждает, никого не оправдывает. Он отдает это на откуп другим, тем, кто хочет этим заниматься, — следователям, судьям, прокурорам. Его интересуют только данные, голые данные. В каком-то смысле для эксперта даже важнее презумпция невиновности — отец говорил Саше, что, когда ты не знаешь, что писать, не пиши ничего. Пусть по твоему заключению лучше не накажут виновного, чем накажут невиновного. ВСЕ ЭКСПЕРТЫ ПРИВЛЕКАЮТСЯ В СУДЕ В КАЧЕСТВЕ СВИДЕТЕЛЕЙ. Магического свойства предложение. Свидетелей, Саша усмехнулся. Свидетелей чего? Свидетелей, свидетельствующих о том, что при двадцати трех колотых и колото-резаных ранах причиной смерти явилась холодовая травма вследствие длительного переохлаждения тела.
А почему не действие электрического тока? Не удар молнии? Не перегревание, в конце концов? И не травматический шок? И еще не десятка два причин, о которых может спросить его судья? Или как там было у Джерома: все, кроме родильной горячки?
А потому, господин судья, что Белла Львовна Маламуд написала «переохлаждение тела» и перечислила все признаки, которые этому переохлаждению соответствуют. И он не может их опровергнуть. И права не имеет опровергать заключение гистолога. Белла Львовна — лицо незаинтересованное. Что видит в свой микроскоп, то и пишет. Ее невозможно заподозрить в некомпетентности.
Он подошел к столу Соболевского и взял турку с остатками кофе. Понюхал. «И ничем этот французский не отличается от того, что продают у нас в магазинах. И почему Игорь Владимирович так помешан на Франции?» Саша поставил турку, не стал пить. Снова стал ходить от стола к столу, мучимый размышлениями.
А с чего это он, с другой стороны, решил, что дело вообще дойдет до рассмотрения в суде? Если смерть наступила от переохлаждения, то те, кто нанес этому парню двадцать три раны, получаются вообще ни при чем. Ну, потыкали немножко парня кнопочками, повеселились. А может, он вообще мазохист и ему это даже приятно было? Такое утверждение вполне может сделать адвокат обвиняемых, если дело до этого все-таки дойдет. Да и Мурашов… Будет ли он возбуждать дело об убийстве, если смерть наступила от холодовой травмы? А сами по себе эти колотые и колото-резаные раны тянут лишь на причинение повреждений средней степени тяжести. Убийство рассыпается на сто процентов.
Саша сделал круг по комнате и машинально выхлебал кофе. Все, до кофейной гущи. И сам себя обругал. Идиот! Он же не хотел пить, а забылся.
Но с другой стороны… Этот парень без следов алкоголя в крови и наркотических веществ сам по себе ведь, наверное, не разлегся бы на асфальте? Ясное дело, после того как человека потычут маникюрными ножницами, исколют кнопками и порежут ножичками, ему захочется полежать. Но не на дороге. В больнице. Но почему человек не обратился за помощью? Скорее всего, просто не мог. А почему? Ведь раны фактически были неглубокие, непроникающие. И кстати, почему на его рубашке было не так уж много крови?
Саша подумал, что в этом есть какое-то несоответствие — колото-резаных ран было тринадцать, вся одежда должна была быть испачкана. А этого не было. Он посмотрел протокол исследования — да, испачкана кровью только на рукавах. А раны между тем есть и на теле. Как он раньше не обратил на это внимание?
Он взял телефон и позвонил Мурашову.
— Вова, тебе надо связаться с метеобюро.
— Ты хочешь узнать погоду на завтра? — Голос у Мурашова был вовсе не веселый.
— Нужно узнать, какой температуры была почва в черте города в ту ночь, когда мы с тобой осматривали труп парня возле ночного клуба. Именно на почве, а не асфальте.
— Ты хочешь там клумбу разбить?
— Огород засеять. Слушай, Вова, это на самом деле очень важно.
— Угу. Ты будешь шутки шутить, а у нас трупы размножаются, как головастики по весне в болоте. А ты даже заключение о причине смерти до сих пор не сделал.
Саша насторожился:
— Еще что-то случилось?
— Там вам сейчас Соболевский девушку везет. С колото-резаной раной на груди. Так вот имей в виду, она тоже из ночного клуба. В ту ночь была в развеселой компании, что праздновала день рождения.
— А героя-именинника этой компании ты нашел?
— Смылся он. Понял, наверное, что за ними охота идет.
— Девица эта — подруга чья-нибудь?
— Вот как раз его.
— Слушай, Вова, а тебе не приходит в голову, что это мстят за нашего парня, исколотого и изрезанного?
— Слушай, Саша, — со злостью повторил обращение Мурашов, — а ты как думаешь, сдались ли мне на хрен эти неуловимые мстители?
— По логике вещей, засаду на этого Зорро надо ставить возле местонахождения именинника.
— Ага. Он — дурак, наверное, где-нибудь поблизости будет сидеть.