— А племянника Джоева ты не нашел?
— Не нашел. Зато нашел его фотографию. С паспорта. Ксеру переслали по факсу. Сейчас пожру чего-нибудь и к тебе приеду с этой фотографией. Пойдешь с ней в этот ваш долбаный холодильник.
— Навскидку-то хоть парень похож?
— Поди разбери — там живой, а тут — труп. Ты у нас эксперт — ты мне и скажешь, похож или не похож. — Мурашов был уже до того зол, что почти перестал опасаться Попова.
— Ты бы хоть тогда снимки какие-нибудь еще запросил — от стоматолога или, может, из травмпункта…
— Если этот племянник с фотографии хотя бы по возрасту совпадает с нашим трупом, запрошу.
— Вова, пол у него совпадает точно.
— А не пошел бы ты… — Мураш чуть не швырнул свою «трубу». Но потом опомнился, вытер телефон о штаны — руки у него неприятно вспотели во время разговора с Поповым — и сунул его в карман.
А Саша решил сначала сходить к Хачеку, а потом к Белле Львовне. Он взял заключение и был уже на пороге, когда услышал противный визг тормозов. Этот звук принадлежал всегда одной машине. Так лихо подъезжала к Бюро серая «Хонда» санитарки Антонины.
«Ничего, подождет», — мрачно подумал Саша и пошел к Хачмамедову.
Когда он открыл дверь в начальственный кабинет, Хачек будто его ждал. Башка у него была уже красная, глаза мрачно горели, а усы топорщились.
— Ну что, деятель, твою мать… явился?
От такого приема Саша тоже взбеленился.
— Почему «деятель»? — спросил он с виду спокойно, но сам, даже не замечая этого, опять привстал на носки и стал перекатываться, как он непроизвольно делал всегда, когда приходил к Хачмамедову в кабинет.
— А потому что деятель и есть. Вечно с тобой что-то случается, — невнятно пояснил начальник.
— А что со мной случалось? Напомните. — Саша натянуто улыбнулся. Он прекрасно знал, что никаких проступков за ним нет, просто у Хачека отвратительное настроение и он вымещает его на нем.
— Че ты ржешь, как дурак, че ты ржешь? — Хачмамедов уже почти достиг своей наивысшей точки кипения.
— Ничего я не ржу. Я пришел к вам обсудить заключение гистолога.
— Обсудить… — Хачек тяжело навалился на стол и стал отдуваться. — А сам-то не соображаешь?
— Вы же мой начальник.
— Ага, начальник. Но за твое заключение не я отвечаю, а ты сам.
Хачек задумался, и Саша понял, что Хачмамедов тоже находится в затруднительном положении. Что и говорить — сложная экспертиза. И он как-то сам собой перестал раскачиваться и опустился на обе подошвы.
— Ты с Беллой разговаривал?
— Нет еще, я сначала хотел услышать, что вы скажете.
— Что я скажу… — Хачек оперся обеими ладонями о край стола, наклонился, так что локти у него поехали назад, как у кузнечика, вывернул свою борцовскую шею, будто хотел прижать противника к столу, и заорал: — Что я скажу? Я скажу — иди к Белле Львовне!
Саша фыркнул, развернулся по-армейски и замаршировал назад к двери.
— И не гарцуй! — рыкнул вслед ему Хачмамедов. — Не гарцуй!
Антонина подкарауливала Сашу в коридоре.
— Освободились, Александр Анатольевич? — голос ее звучал подобострастно, что вообще-то за ней никогда не водилось.
Клюнула, подумал Саша, и сердце у него сжалось. Как же хотелось ему сказать Антонине: «Извини, я передумал», или еще даже лучше: «Я пошутил». Но нет, так не скажешь. Он вспомнил маму, петуха, расхаживающего по квартире и клюющего ей ноги. Нет, другого выхода нет. Надо решить уж все одним махом.
— Я должен еще сходить в гистологию, — сказал он. — Вернусь, тогда поговорим.
— Хорошо-хорошо, Александр Анатольевич. Я буду в своей комнате. Стукните мне, когда вернетесь.
Саша только кивнул и пошел наверх, в гистологическое отделение.
— Куда это Попов пошел? — спросила Антонину заглянувшая в санитарскую комнатушку Клавдия.
— К Мармеладке отправился. — Тоня красила губы, то левым, то правым глазом поочередно заглядывая в маленькое зеркальце пудреницы.
— Ты постарайся денег ему как можно меньше дать, — поджала губы Клавка. — У него, видно, сейчас безвыходное положение, так не пропусти!
— Да знаю я, мама.
— Знаешь, да и я тебя знаю. Уж если что задумала — не отстанешь, а сделаешь по-своему. А я тебе скажу, что нечего было бы и заводиться. Хоть ты наизнанку вывернись, а Игорек на тебе не женится. Уж больно гонору у него много. Гонору много, а толку от него мало. Сама подумай, сорок пять лет мужику, а ни семьи, ни дома своего. На хрен тебе такой нужен? А если ребеночка хочешь, так и просто так можно родить. Необязательно такие деньжищи для этого тратить.
— Мама, я ведь деньги не у вас беру… — Тоня завинтила футлярчик помады и спрятала пудреницу. Подошла, выглянула в окно, посмотрела на машины на стоянке. — Да и «Хонду» мою все равно уж пора обновить.
— Обновить, а не это поповское старье подбирать.
— Мам, его машина одна такая в городе. Ты представь, лето, солнце, и я такая еду со спущенным верхом. На лице очки, на сиденье сумка. К сумке платок привязан. Как во французском кино! Да и не старая у него машина. Я как-то посмотрела — пробег очень маленький. Он ведь не ездит много. На работу и домой. Практически новая эта машина. А цену я собью.
— Сумку-то, если будешь на сиденье оставлять, — сопрут, — Клавка неодобрительно смотрела на дочь, но все же в душе ее понимала. Охота девке покрасоваться. Годы-то идут!
— Я ее цепочкой к рычагу под сиденьем буду приковывать.
Клавдия только рукой махнула:
— Не прогадала б ты по деньгам.
— Ничего, мам, не прогадаю.
— А видела ты, что эта, новая девка, тоже на твоего-то поглядывает? Я уж заметила…
— Ты тоже заметила? — Антонина задумалась. — Вот поэтому-то машина мне и нужна. Он мужчина не глупый. Выгоду свою понимать должен. Сама подумай, у него — ничего нет. У нее — наверняка тоже. Перепихнуться с ней пару раз — это ведь пустяки. А вот жить своим домом — это совсем другое дело. Нет, мы еще посмотрим.
— Ну, смотри. Жизнь-то ведь твоя… Зенки только не застилай любовью-то.
— Не вернулся еще Попов? — Антонина выглянула в коридор.
— Сама за ним следи. Я в секционную пойду. На вот тебе деньги. Купи, что ль, чего-нибудь, поешь. Голодным не сиди.
— Да не надо, мам. У меня есть.
— А мне-то куда? На бутылку к вечеру и без этого хватит. Это с того утопшего дали. Вон он идет, твой-то красавец. Соболевский… Фамилия, главное дело, какая гордая. Ишь, опять на шею шарф повязал. Будто у него все время горло болит. И ботинки желтые напялил.
— Да он их всегда надевает, когда с ментами ездит.
— У прадеда твоего еще такие были. На чердаке потом долго валялись. Цыплячьи, тьфу! — Клавдия смачно сплюнула в раковину и вышла из комнаты.
