— Пинкертон, — сказал я неожиданно, — у вас нет с собой того номера «Западной Газеты»?
— Всегда при мне, — сказал Пинкертон, доставая листок.
Я обратился к отчету о кораблекрушении.
Здесь, — сказал я, — здесь есть еще имя. «Элайас Годдедааль, штурман». Почему нам ни разу не попадался Элайас Годдедааль?
— В самом деле, — сказал Джим. — Был он в салоне с остальными, когда вы их видели?
— Не думаю, — ответил я. — Их было четверо, и ни один не походил на штурмана.
В эту минуту клерк вернулся со справкой.
— Капитан уехал в экипаже вроде фуры; он и матрос захватили с собой три сундука и большой чемодан. Наш носильщик помог им уложить вещи, но правили они сами. Это было около часа.
— Как раз вовремя, чтобы поспеть на «Город Пекин», — заметил Джим.
— Много ли их было здесь? — спросил я.
— Трое, сэр, и канака, — ответил клерк. — Я ничего не мог узнать о третьем, но он тоже уехал.
— Мистер Годдедааль, штурман, не был здесь? — спросил я.
— Нет, мистер Додд, были только те, которые здесь записаны, — сказал клерк.
— И вы никогда не слыхали о нем?
— Нет. Вам очень важно найти этих людей, мистер Додд? — полюбопытствовал клерк.
— Этот джентльмен и я купили разбившееся судно, — объяснил я, — и желали навести кое-какие справки; крайне досадно, что все эти люди исчезли.
Вокруг нас постепенно образовалась небольшая группа, так как разбившееся судно, все еще интересовало публику, а при этих словах один из присутствовавших, грубый моряк, внезапно сказал:
— Я думаю, штурман не уехал. Он больной человек, ни разу не покидал лазарета на «Буре», так мне говорили.
Джим дернул меня за рукав.
— Едем обратно в консульство, — сказал он.
Но даже в консульстве ничего не знали о мистере Годдедаале. Доктор «Бури» удостоверил, что он серьезно болен; он прислал свои бумаги, но лично не являлся к властям.
— Есть у вас телефонное сообщение с «Бурей»? — спросил Пинкертон.
— Есть, — отвечал клерк.
— Не можете ли вы справиться или позволить мне справиться? Нам очень важно повидать мистера Годдедааля.
— Очень хорошо, — сказал клерк и повернулся к телефону. — К несчастью, — сказал он немного погодя, — мистер Годдедааль оставил корабль, и никто не знает, где он теперь.
— Вы платите за переезд матросов на родину? — спросил я; внезапная мысль мелькнула у меня в голове.
— Если они требуют, — ответил клерк, — но это не всегда бывает. Сегодня утром мы заплатили за переезд канаки на родину; и, судя по тому, что говорил капитан Трент, остальные собираются ехать домой все вместе.
— Значит, вы еще не платили за них? — сказал я.
— Нет еще, — сказал клерк.
— И, вероятно, будете порядком удивлены, если я скажу вам, что они уже уехали? — спросил я.
— О, я думаю, что вы ошибаетесь, — ответил он.
— Однако это факт, — сказал я.
— Я уверен, что вы ошибаетесь, — повторил он.
— Могу я на минутку воспользоваться телефоном? — спросил Пинкертон, и, получив разрешение, позвонил в типографию, где мы напечатали наши объявления. Дальше я не слышал его переговоров, так как, внезапно вспомнив грубый почерк в списке «Уайт-Чир-Гауза», спросил клерка, нет ли у них образчика почерка капитана Трента. В ответ я услышал, что капитан Трент не может писать, так как ранил себе руку незадолго до крушения брига; что последняя часть корабельного журнала велась мистером Годдедаалем, и что Трент подписывается левой рукой. Пока я наводил эту справку, Пинкертон кончил переговоры.
— Это все, что мы можем сделать. Теперь на шхуну, — сказал он, — а завтра вечером я добуду Годдедааля, не будь я Пинкертон.
— Как же вы устроились? — спросил я.
— Вы это увидите раньше, чем ляжете спать, — сказал Пинкертон. — А теперь, после всех наших метаний взад и вперед, после отельного клерка и этого клопа Беллэрса будет развлечением и утешением повидать шхуну. Там-то, я думаю, дело кипит.
Однако на пристани мы не заметили никаких признаков суеты, а на «Норе Крейна» никаких признаков жизни, кроме дыма из кухни. Пинкертон, побледнев и стиснув зубы, вскочил на судно.
— Где капитан этого?.. — он не окончил фразы, очевидно, не находя достаточно подходящего эпитета для выражения своих мыслей.
Неизвестно было, к кому или к чему он обращался, однако из дверей кухни высунулась чья-то голова, вероятно, кока.
— В каюте, за обедом, — произнес он лениво, жуя что-то.
— Выгружен груз?
— Нет.
— Ничего не выгружено?
— Кое-что. Завтра, я думаю, пойдет поживее.
— Я думаю, что сначала что-нибудь будет сломано, — сказал Пинкертон и направился в каюту.
Тут мы нашли жирного, смуглого и спокойного человека, важно восседавшего за обильным, по- видимому, обедом. Он взглянул на нас; и когда Пинкертон, не снимая шляпы, остановился перед ним, молча глядя ему в лицо, скрестив руки и сжав губы, смешанное выражение удивления и досады появилось на его благодушной физиономии.
— Ну! — сказал Джим. — Так вот что значит по-вашему приняться за дело?
— Кто вы такой? — крикнул капитан.
— Я? Я — Пинкертон! — ответил Джим, как будто это имя было талисманом.
— Вы не слишком вежливы, кто бы вы ни были, — последовал ответ.
Однако известный эффект был произведен, так как капитан встал и прибавил поспешно:
— Надо же человеку пообедать, мистер Пинкертон.
— Где ваш штурман? — буркнул Джим.
— В городе, — сказал капитан.
— В городе! — проскрежетал Пинкертон. — Ну, я вам скажу, кто вы такой. Вы мошенник, и если бы я не боялся запачкать свои сапоги, я вышвырнул бы вас с вашим обедом за борт.
— А я вам тоже скажу кое-что, — возразил капитан, побагровев. — Я не поплыву на этом судне, хотя бы вы меня просили на коленях. До сих пор я имел дело с джентльменами.
— Я могу вам назвать имена многих джентльменов, с которыми вы не будете больше иметь дела, это все клиенты Лонггерста, — сказал Джим. — Уж я вам устрою это, дружок. Убирайтесь отсюда немедленно со всеми вашими потрохами и забирайте с собой вашу сволочь. Я сегодня же найду капитана и матросов.
— Я уйду, когда мне будет угодно, именно завтра утром, — крикнул капитан нам вдогонку, когда мы выходили из каюты.
— Какая-то пружина сегодня испортилась в мире, все идет вверх дном! — плакался Пинкертон. — Беллэрс, потом отельный клерк, а теперь этот мошенник. Где мне добыть капитана, Лоудон? Лонггерст уже час тому назад ушел домой, и все ребята разбрелись.
— Я знаю где, — сказал я, — садитесь!
Затем я спросил извозчика:
— Вы знаете гостиницу Черного Тома?
Туда мы и направились, прошли через бар и нашли (как я и надеялся) Джонсона, предающегося клубным развлечениям. Стол был отодвинут к стене; один тихоокеанский торговец играл на губной гармонике в углу, а посреди комнаты Джонсон и его приятель-моряк, облапив друг друга, тяжеловесно выплясывали какой-то танец. Комната была холодная и тесная; газовый рожок, постоянно грозивший
