были для меня совершенно ясны; моя симпатия вооружалась против моего интереса; и не будь Джим замешан в это дело, я бы почти с удовольствием думал о возможной неудаче. Но Джим, все его состояние, его женитьба зависели от моего успеха, а я ставил интересы моего друга выше интересов всех островитян Тихого океана. Это жалкая личная мораль, если угодно, но это моя мораль, лучшая, какой я обладаю, и я не столько стыжусь того, что ввязался в это дело, сколько горжусь тем, что (пока я занимался им, и ради моего друга) вставал рано, а ложился поздно, лично руководил всем, спокойно встречал опасности и хоть раз в жизни вел себя как настоящий мужчина. В то же время я желал бы иного поприща для приложения энергии, и был тем более благодарен за смягчающий элемент тайны. Не будь его, я бы хоть и взялся за дело, но вряд ли с таким рвением; и если я испытывал в этот вечер нетерпеливое желание отплыть в море, поскорее добраться до острова и разбившегося судна, то потому, что рассчитывал наткнуться там на ответ на сотни вопросов и узнать, почему капитан Трент обмахивал свое багровое лицо на бирже, и почему мистер Диксон бежал от телефона в меблированном доме на Миссион-стрит.
ГЛАВА XI
В которой Джим и я направляемся разными дорогами
Я чувствовал себя несчастным, засыпая; и в таком же настроении открыл глаза утром, со смутным сознанием какого-то еще не определившегося бедствия, с затекшими ногами и тяжелой головой. Я, должно быть, лежал некоторое время пассивный и тупонесчастный, прежде чем сообразил, что кто-то стучится в дверь. Тут мои душевные силы разом вернулись на свои места, и я вспомнил аукцион, разбившееся судно, Годдедааля и Нэрса, Джонсона и Черного Тома, и вчерашние хлопоты, и разнообразные обстоятельства наступающего дня. Эта мысль подействовала на меня как труба в час битвы. Я вскочил с постели, прошел через контору, где Пинкертон спал крепким сном на складном диване, и остановился в дверях, в своем ночном одеянии, принять гостей. Впереди, в качестве церемониймейстера, стоял улыбающийся Джонсон. За ним следовал, в парадной шляпе и с сигарой в зубах, капитан Нэрс, признавший наше старое знакомство коротеньким кивком. За ним, в свою очередь, группа матросов, новая команда «Норы Крейны», стояла на площадке лестницы, полируя стену спинами и локтями. Им я предоставил размышлять на досуге, а обоих командиров немедленно ввел в контору, где, взяв Джима за плечо, медленно вернул его в сознание. Он сел, видимо, еще не придя в себя, и уставился на нового капитана.
— Джим, — сказал я, — это капитан Нэрс. Капитан, мистер Пинкертон.
Нэрс повторил свой кивок по-прежнему молча и, как мне показалось, пристально наблюдая за нами обоими.
— О! — сказал Джим. — Так это капитан Нэрс? Доброго утра, капитан Нэрс. Рад познакомиться с вами, сэр. Мне хорошо известна ваша репутация.
Пожалуй, при существующих обстоятельствах этот привет был не особенно уместным. По крайней мере, Нэрс ответил на него каким-то ворчанием.
— Ну, капитан, — продолжал Джим, — вы знаете, в чем дело. Вам нужно вести «Нору Крейну» к Мидуэй-Айленду, разобрать разбившееся судно, отправиться в Гонолулу и вернуться сюда. Это понятно, я думаю?
— Вот что, — отвечал Нэрс с той же недружелюбной сдержанностью, причина которой, думаю, вам известна, — это плавание мне подходит; надо только выяснить кое-какие пункты. Нам нужно поговорить с вами, мистер Пинкертон. Но пойду ли я, нет ли, — кто-нибудь пойдет. Нет смысла терять время: вы можете дать мистеру Джонсону записку, он заберет людей, отправится с ними на судно и подготовит его к отплытию. Канальи выглядят трезвыми, — прибавил он с видом крайнего отвращения, — нужно поставить их на работу, чтобы удержать в этом состоянии.
Получив согласие, Нэрс подождал, пока его подчиненные ушли, а затем перевел дух с видимым облегчением.
— Теперь мы одни и можем потолковать, — сказал он. — В чем, собственно, дело? О нем оповещали как о музее Барнума, и ваше объявление взбудоражило всю прибрежную часть. Это не совсем удобно, потому что я именно теперь немножко притаился; и, во всяком случае, прежде чем я приму судно, мне нужно выяснить себе все обстоятельства.
Пинкертон рассказал ему всю историю, начав с деловой точностью и мало-помалу разгорячаясь до повествовательного экстаза. Нэрс сидел и курил, не снимая шляпы и подчеркивая каждый новый факт сердитым кивком. Но его светло-голубые глаза выдавали его, заметно разгораясь.
— Теперь вы сами видите, — заключил Пинкертон, — что Трент, по всей вероятности, отплыл в Гонолулу; а чтобы нанять оттуда быстроходную шхуну на Мидуэй, потребуется лишь небольшая доля пятидесяти тысяч долларов. Вот тут-то мне и нужен настоящий человек! — воскликнул Джим с заразительной энергией. — Разбившееся судно мое; я заплатил за него чистоганом; и если дойдет дело до драки, то я хочу, чтобы дрались не шутя. Если вы не вернетесь через девяносто дней, то говорю вам прямо, я лопну с таким треском, какого еще не слыхали на этом берегу. Это дело жизни и смерти для мистера Додда и для меня. Похоже, что без драки на острове не обойдется; и когда я услышал вчера ваше имя и увидел вас этим утром, я сказал себе: «Нэрс достаточно хорош для меня».
— Я вижу, — заметил Нэрс, изучая пепел на своей сигаре, — что чем скорее я буду с этой шхуной за Фараллонсом, тем приятнее будет для вас.
— Вы именно такой человек, о котором я мечтал! — воскликнул Джим, подскочив на постели. — В вас нет ни капли обмана.
— Ладно, — сказал Нэрс. — Теперь другой пункт. Я слышал что-то о суперкарге.
— Это мистер Додд, мой компаньон, — сказал Джим.
— Не вижу смысла, — сухо возразил капитан. — По-моему и одного капитана довольно.
— Не разочаровывайте меня, — ответил Пинкертон, — вы говорите, не подумав. Не стану же я поручать вам дела нашей фирмы? Думаю, нет. А ведь это не только плавание, но и торговая операция, которой заведует мой компаньон. Вы будете командовать судном, следить за разборкой разбившегося судна и распоряжаться работой матросов, и хлопот у вас будет по горло. Только условимся насчет одной вещи: все должно быть сделано к удовлетворению мистера Додда, потому что платит мистер Додд.
— Я привык давать удовлетворение, — сказал мистер Нэрс, густо покраснев.
— И здесь дадите! — воскликнул Пинкертон. — Я понимаю вас. Вы неподатливы, но зато действуете напрямик.
— Все-таки нужно выяснить положение, — возразил Нэрс, слегка смягчившись. — Я разумею мое положение. Я не намерен плавать за боцмана; довольно уж того, что я соглашусь вступить на это комариное судно.
— Ну, я вам говорю, — ответил Джим, подмигнув с неописуемым выражением, — с таким капитаном оно будет стоить трехмачтового корабля.
Нэрс усмехнулся; нетактичный Пинкертон еще раз одержал победу по части такта.
— Теперь еще один пункт, — сказал капитан, не обращая на это внимание. — Надо столковаться с собственниками.
— О, предоставьте это мне; я ведь из кампании Лонггерста, — ответил Джим с неожиданным порывом тщеславия. — Всякий, кто хорош для меня, будет хорош для них.
— Кто же они? — спросил Нэрс.
— Мак-Интайр и Спиталь, — сказал Джим.
— А, хорошо, дайте мне вашу карточку, — сказал капитан, — вам нет надобности писать что-нибудь; Мак-Интайр и Спиталь у меня в кармане.
Хвастовство за хвастовство; так всегда выходило у Нэрса с Пинкертоном — двух тщеславнейших людей, каких я только знал. Восстановив таким образом себя в собственном мнении, капитан встал, и, кивнув головой на прощание, удалился.
— Джим, — воскликнул я, когда дверь за ним затворилась, — мне не нравится этот человек.
