Или подобный вариант, но еще хуже: Икс вещество связано с антиИкс-веществом, совершенно нейтрализующим его действие. Их тоже сначала надо разделить. Но, если Икс-вещество действует лишь на мозг человека, то вместе они вообще не оказывают никакого биологического воздействия…
Может быть и так, что Информация заложена инопланетянами в сам наш мозг, а в грибах или водорослях, бактериях — лишь ключ для отмыкания этой заветной двери…
Но — мудра все же пословица, что всякая палка о двух концах — по мере напряженных размышлений и практической работы Крохина, постепенно выяснялись и обстоятельства, способные увеличить шансы на успех. Крохин ведь был не дилетантом в тех исследованиях, за которые брался, занимался ими не в кустарной лаборатории где-то в сыром чулане, а в Институте молекулярной биологии, где у него были знакомства (а ради пользы дела он их резко расширил, сойдясь даже с неприятными ему людьми), дававшие возможность пользоваться не только всевозможной аппаратурой, но и вычислительным центром.
Крохин принадлежал к людям, которых стоящая идея делает одержимыми, но даже при его целеустремленности и упорстве, чудесах работоспособности, которые он показал в тот, длившийся больше двух лет период, при его уме, невероятной интуиции надеяться можно было — и он тоже это понимал — только на удачу…
Мы встречались теперь все реже, наши беседы со временем становились все суше, все чаще говорил только я, а Крохин, усталый, беспокойно одержимый, лишь рассеянно поддерживал разговор. Иногда он, правда, загорался, как прежде, его мысль завораживала меня глубиной и парадоксальностью, но хватало его ненадолго: вдруг, словно вспомнив о неотступном и неодолимом, он становился рассеянным, а потом и вовсе отсутствующим.
Некоторое время я считал, что так и должно быть: ведь я же знал, как адски работает Крохин, и знал о невероятной сложности его работы. Меня не только не огорчали изменения в наших отношениях, я испытывал радость и робость от сознания, что дружен с таким человеком, гордился Петром Ивановичем. Гордился — слишком слабо сказано…
Но настал момент, когда мое отношение начало меняться. Что послужило толчком?..
Однажды случайно увидел Крохина в троллейбусе. Я возвращался с приятелями после вечернего сеанса, он — из института. Остановка была против кинотеатра, и троллейбус оказался набит битком, я не мог пробраться к Крохину, но мне был хорошо виден его профиль. Крохин меня не замечал, он не замечал ничего вокруг. Взглянув раз, я уже не мог оторвать взгляда от его лица и, помимо воли все пристальнее всматриваясь, ощущал, как у меня возникает предчувствие понимания, которого заведомо боюсь.
Лицо Крохина было лицом человека, переживающего непрекращающуюся, напряженную внутреннюю борьбу. «Он ведь постоянно сознает, и наверняка лучше, чем кто-либо другой, — понял я, — какую опасность для человечества на нынешнем уровне развития земной цивилизации представляет то, что он неотступно, не считаясь ни с чем, ищет, но так же хорошо сознает и то, что будет искать вопреки любым доводам рассудка…»
И в первый раз, не отдавая еще себе отчета почему, я внезапно ощутил к Петру Ивановичу острую и безнадежную жалость…
Лишь два человека — я и его отец, деликатнейший и умнейший Иван Степанович, — знают, что удача, на которую рассчитывал Крохин, случилась.
В тот день, возвращаясь с работы (уже работал токарем на заводе «Фотоприбор» и заочно учился в МГУ на философском факультете), у входа в подъезд я буквально столкнулся с Иваном Степановичем. Он, всегда сдержанный, был неузнаваем: до потерянности взволнован, с порывистыми и суетливыми движениями. Едва взглянув на него, я почувствовал, как у меня оборвалось в груди.
— Что? Что случилось? — выдохнул я, схватив его за рукав пальто.
Он дернулся и несколько секунд меня не узнавал.
— А… Федя… — произнес наконец.
— Пойдемте, — подтолкнул я, — расскажете по дороге. Что произошло?
— Все последнее время я боялся за него, я чувствовал душой: это кончится страшно…
— Но что произошло, Иван Степанович?
— Петя в больнице, в «скорой помощи», мне только что сообщили из института…
Помню, что я лихорадочно метался, ловя такси, не помню, как мы ехали, на какой улице находилась «скорая помощь», куда доставили Петра Ивановича. Там его не оказалось: сделали уколы и отправили в психиатрическую клинику.
— Но что с ним? — наседали мы на молодого врача в «скорой».
— Может, и ничего серьезного, — успокаивал он, — просто припадок. Бывает и со здоровыми людьми…
Нам хотелось, чтобы было именно так, мы страстно на это надеялись, но у меня в глубине души под успокоительными надеждами уже тогда расползалось понимание, что я себя обманываю…
Теперь, по прошествии лет, я уже не сомневаюсь, что Крохин и сам предполагал… нет — был уверен в подобном исходе: он не мог не понимать, что информация инопланетян защищена от преждевременного посягательства совершенно надежно. Будь по-иному — и он бы все-таки нашел в себе силы прекратить начатое; его же собственная жизнь не представлялась ему для этого веским доводом.
«ЕСЛИ К НАМ ПРИЛЕТЯТ СО ЗВЕЗД…»
Случай, о котором хочу рассказать, произошел неподалеку от побережья Африки, почти как раз между Дар-эс-Саламом и мысом Делгаду, на одном из маленьких островов, которых там многие сотни.
Большая часть этих островов не заселена людьми, и на них обитает масса птиц: чаек, цапель, буревестников, фламинго и т. д. Понятно, что эти острова не могли не интересовать орнитологов, входивших в экипаж нашего научно-исследовательского судна…
Как-то мы бросили якорь у маленького — не больше трех километров в длину — острова, покрытого в основном кустарником, но награжденного природой красивыми и обширными песчаными пляжами. Вместе с орнитологами, киносъемочной группой из трех человек и еще несколькими специалистами разрешено было высадиться и мне.
Судя по внешнему виду, остров был необитаем, но когда наш баркас подошел к берегу достаточно близко, мы увидели на песке одинокую цепочку человеческих следов.
Меня это немного огорчило: ведь кто — хоть однажды — не мечтал ступить на необитаемый остров в океане? Но уже через минуту я забыл про разочарование, снова захваченный полетом стаи фламинго, которую спугнуло приближение нашего баркаса. К этому зрелищу трудно привыкнуть: мгновение… еще мгновение — и в небе вдруг словно распускаются розовые сказочные цветы…
Почти у каждого из нас были свои собственные задачи, заблудиться на острове было невозможно, и я отправился в его глубь один.
С четверть часа мне пришлось идти, увязая по щиколотку в тонком горячем песке, прежде чем достиг ближайшего от места высадки кустарника. Над ним — в одиночку и группами — возвышались деревья в большинстве неизвестных мне как биологу и энтомологу пород. Я выбрал самую высокую из групп в качестве ориентира и, медленно, напряженно выискивая взглядом редкости из местного мира насекомых, побрел вперед.
Через некоторое время человеческие следы на пляже этого экзотического островка стали казаться мне уже не свидетельством его обитаемости, а просто его случайного посещения людьми — до того все
