наше подразделение оборудовало опорный пункт в подвале деревянного дома. В связи с потерями атака через насыпь отменена. Любой, кто перелезал через рельсы на восточный склон насыпи, моментально погибал от выстрела русского снайпера. Мы отправляемся к линии фронта, пригнувшись за противопульной броней борта бронеавтомобиля. Те, на той стороне, умеют распознавать противника и не жалеют сил. Мы едем вдоль железнодорожной линии к красным зданиям хлебозавода, где ведется совместная атака наших авиации и пехоты. Со стороны противника, с востока, летит и пикирует «Штука», будто германский самолет предполагает уничтожить свои войска. Но сброшенная бомба точно посылается в цель и попадает в восточную часть дома, которую предстоит атаковать, тогда как пехотинцы, близко прижавшись к каменной стене, еще дожидаются своего часа. Теперь они бросают ручные гранаты, прыгают вовнутрь. Выстрелы, крики… Мы двигаемся дальше на север. Все еще коварная, предательская тишина, свет, отражающийся от развалин каменных стен. Для определения позиций своих и чужих войск нет лучшей отправной точки, чем оперативная карта. Большую помощь в нанесении обстановки на карту оказывают аэрофотоснимки, комбинированные друг с другом. Объем в сочетании света и тени придает ясность зданиям, оврагам и железнодорожной насыпи. Эти снимки говорят больше, чем топографические карты в масштабе 1:25 000.
26 октября
«Только храбрецов опьяняет ужас» (Анри де Монтерлан[71] ).
Вчера группа унтер-офицера из Восточной Фрисландии[72] предприняла попытку прорваться к хлебозаводу! Рыжеватый великан с большими голубыми детскими глазами обращается к своим людям, говоря неторопливо: «Постоянно оставайтесь близко к стене, а затем бросайте гранаты. Получится бойня, дети!» При этом в его взгляде чувствуется патетичная, безобидная радость…
Прекрасное теплое воскресенье. До обеда работа в бункере разведотдела 1с. Однако грипп, который не беспокоил в ходе поездок на линии фронта, все больше дает о себе знать, мешая умственному труду. Общая слабость.
После обеда я совершил длинную прогулку в степь с Харбеком, который совсем побледнел из-за своего сидячего образа жизни. Подобные поездки делаются просто так. Ты описываешь широкую дугу, круг по степи, едешь по той же пожелтевшей невысокой траве и возвращаешься в исходную точку. Изменяется только цвет неба, опускается солнце. Огромные грибовидные облака черного дыма вдалеке едва ли меняют общую картину.
27 октября
Парилка в сауне сборного пункта пленных. Кабинка с печкой, жестяная четырехугольная труба которой идет вдоль стены, была построена совсем недавно. Стоишь на деревянной решетке и выливаешь ведро воды на трубу, с которой она испаряется с шипением, и помещение наполняется горячим паром. Я ходил в парную баню, чтобы попытаться за счет потоотделения вылечиться от болезни и избавиться от высокой температуры.
3 октября
Грипп, симптомами которого является умственное и физическое недомогание, отсутствие аппетита и отвращение, доходящее до тошноты, ко всему жирному, весьма поздно врач классифицировал как желтуху, инфекционную желтуху. Людей, пораженных желтухой, изолируют и эвакуируют в тыловые лазареты. Но эта перспектива не является для меня заманчивой, и я надеюсь, что мое состояние улучшится, ведь именно командир дивизии помог мне попасть в транзитное отделение дивизионного медпункта, предназначенного для лечения тяжелобольных.
Голова опустошенная, как будто исчез ум, пропали духовные силы. Я вряд ли напишу это письмо, не говоря уже о том, что смогу составить отчет. Однако депрессия связана с клинической картиной, как говорят мне. Удручающее состояние. В ОКХ[73] послали донесение о том, что в течение еще нескольких недель я, вероятно, не смогу выполнять свои обязанности.
Я лежу в длинном одноэтажном деревянном и глинобитном строении колхоза, которое используется как дивизионный медпункт. В целях изоляции моя кровать находится в особой, хотя и крошечной палате. Четыре ножки станины с соломенным тюфяком стоят в жестяных банках, наполненных водой, поскольку сильно беспокоят клопы и блохи.
При диетическом питании потерянный аппетит моментально превратился в ненасытный голод. Наконец, никакого свиного сала, которое в течение многих месяцев, когда мы уехали из благодатной местности за Доном, было единственным жиром! Без сомнения, вина за распространение болезни лежит на питании, в котором отсутствуют овощи, картофель, молоко, яйца, масло и которое состоит почти исключительно из консервов. Однако здесь, в медпункте, есть все, что требуется: рис, манная каша со сливой или инжиром, приготовленная на молоке, которое берут у коровы в хлеву.
4 ноября
Рядом в комнату были доставлены трое тяжелораненых: один с ранением в голову, двое – с огнестрельными ранениями в живот. Раненный в голову был немедленно отправлен в полевой госпиталь. Я слышал, как один из оставшихся периодически ночью стонал, затем стало тихо. Он умер. Другой, несмотря ни на что, пережил криз. Ему лучше, его дела идут на поправку вдвое быстрее, чем ожидалось. Я слышу, как он тихо что-то напевает.
Флайсснер приносит почту и новости из Сталинграда. На линии фронта происходит общий процесс обустройства укрытий в зимних условиях. В каждом овраге на склонах строятся дерево– земляные сооружения.
Снова на улице стало почти по-летнему тепло. Взгляд устремляется на юг. Через открытое окно поступает чистый воздух. Над бескрайней каштановой степью глубокие, сочные краски неба. Вечером трава краснеет в лучах заходящего солнца.
7 ноября
Вчера вечером шел дождь, сегодня утром степь побелела. Снег и 13° мороза: наступила зима. Но небольшая печка хорошо сохраняет тепло.
В дивизии мне передали телеграмму из ОКХ, согласно которой немедленно прекращается моя командировка в 6-й армии, так что после своего лечения я должен явиться в свою войсковую часть в Восточной Пруссии. В связи с этим и потому, что нет перспектив для возобновления моей деятельности, я отправлюсь в путь, когда меня отпустит врач…
Затем все пошло очень быстро. Правда, я еще не выздоровел, но врач, который был рад освободить палату, сразу выписал меня и рекомендовал мне отправиться домой. Перед отбытием прощание с дивизией. Хохотали над парнями с пожелтевшими, впалыми глазами. Я смеялся. Мое болезненное состояние не могло подавить боль расставания.
Флайсснер отправляет автомобиль обратно в Восточную Пруссию. Наша последняя совместная поездка по холодной равнине к Дону. Кое-что мы узнали друг о друге. Он рассказал мне о тех страданиях, которыми наполнена его жизнь: «И все же, вы знайте, я не мог бы обойтись без всего этого. Поэтому я стал сильнее и могу придать кое– какую силу своим однокашникам».
В течение трех дней долетел на самолете до Восточной Пруссии, штаба ОКХ, с посадкой в Старобельске и Киеве. Бескрайние болота близ Рокитно. Я смотрю из-под нескольких шерстяных одеял вниз, тем не менее не могу избавиться от чувства сильного холода, ибо мое место, которое было рассчитано для старших офицеров, а я был самым младшим, находилось вблизи открытого иллюминатора для бортового пулеметчика.
До Варшавы была облачная и пасмурная погода, но затем небо прояснилось. Пересекли старую границу рейха. Серебристого цвета с запада, сияя, тянутся озера, они окаймляются светлыми кромками слегка заснеженных берегов. Вдоль асфальтовой дороги располагаются изящные каменные здания Восточной Пруссии, они блестят на свету и, как правило, имеют красный фасад. В самолете началось движение. Несмотря на шум двигателей, мы толкаем локтями друг друга, показываем вниз, жестикулируем. «Германия, наконец-то Германия!» Все рады, об этом говорят горящие глаза.
Посадка осуществляется на аэродроме, расположенном прямо у озера, на такой малой высоте, будто пилоты собираются задеть поверхность воды. Поездка в автобусе до вокзала Растенбурга. Блестят упругие коралловые гроздья рябины, колышутся от ветра, словно в знак волнующего приветствия. В нежной зелени
