Соломине вчера летали Добкевич и Кривов. Оба вернулись на подбитых самолетах: районы сосредоточения сильно прикрыты зенитной артиллерией и истребителями.
— А где же наши истребители? — не вытерпел младший лейтенант Николай Савик.
Ломовцев порывисто встал из-за стола, метнул на пилота сердитый взгляд:
— Николай, не шуми. Я, может быть, лучше тебя знаю, каково без прикрытия.
Летчики понимающе переглянулись, припомнив недавний случай. Дело в том, что внешне комполка был чем-то похож на Суворова и, зная это, велел нарисовать на киле своего самолета портрет великого полководца, усилив его внушительной надписью: «Воюют не числом, а умением!». Как-то в очередном боевом вылете Ломовцева атаковали сразу четыре «мессера», словно забыв, что рядом летят другие «илы». Хорошо, что неподалеку с превышением барражировали «яки». Истребители живо откликнулись на энергичные призывы: «Сынки, сынки, меня атакуют!»…
На земле замполит Изотов, сбросив парашют, подошел к комполка — тот озадаченно подсчитывал пробоины на фюзеляже — и многозначительно сказал:
— Ну, теперь ты, командир, у нас настоящий батя. Даже истребителей стал сынками называть.
Ломовцев глянул на Изотова сверху вниз и строго заметил механику:
— Фомин! Дырки залатать, портрет не трогать! — И тихо добавил, обращаясь к комиссару: — Сам решился, сам и отвечу. Только на виду у всего полка, Владимир Иванович, на попятную не пойду!
Ломовцев и сейчас, на постановке задачи, стоически выдержал дббродушные улыбки летчиков.
— Портрет не помеха, плотнее будем держаться в строю! — И тут же распорядился: — Экипажи Гарина, Сиполса и Сморчкова пойдут на Томаровку. Туда же из соседнего полка вылетает группа Артамонова. Карушин и Юрьев, вам — железнодорожная ветка от Ракитного на запад. Дворников — в район Борисовки, разведать переправы. Я с Алимкиным и Савиком пойду вдоль линии фронта. Сведения о нашей работе ожидают в штабе генерала Красовского. Да, истребители теперь будут прикрывать надежнее: нашей дивизии придается полк «яков». Савик, слышишь?
— Ясно, товарищ майор.
Ломовцев нахмурился и решительно рубанул ладонью воздух:
— Однако на «яков» надейся, а сам не плошай. Мы и сами с усами. «Илы» сами за себя в ответе. Возможности истребителя по запасу горючего ограничены. Да и ползать на брюхе его не заставишь, чтобы наши хвосты на бреющем прикрывать.
Комэск Гарин подметил с досадой:
— Вот нас «мессеры» и стали подлавливать при выходе из штурмовки, когда от своих истребителей отрываемся.
— Верно, — согласился Алимкин, — пусть «яки» вместе с нами в атаку на цель идут!
— Нам легче прожить, — охладил его рассудительный Дементьев, — все-таки броней закрыты. А что истребитель? Одна хорошая дырка — и готов.
В спор подключились Сморчков и Дворников — и пошел разговор в раскрутку:
— Истребители сами на штурмовку ходили, чего их учить?
— Не от хорошей жизни они ходили. Не их это дело.
— Сейчас не сорок первый, когда «ил-вторых» было раз, два и обчелся.
— А прикрывать — их дело? Ты назови в полку хоть один «ил» без заплаты?
— На то ты и штурмовик. На эрликоны трасса в трассу идешь, кто первый: или ты их, или они тебя. Четыре ствола, тысяча шестьсот снарядов в минуту — это же чертова прорва!
— Обожди, скоро легче будет: фриц так попрет, что некогда станет дырки латать. Ты видел, сколько они танков нагнали? Кто их будет бить? Истребители?!
Батя умышленно не перебивал летчиков: пусть выскажутся, злее будут. Прислушиваясь к разноголосице своих «сынков», морщился, чувствуя, что весь этот хаос суждений необходимо привести в какую-то систему. Именно этого требовал от него комдив Витрук. Ломовцев припомнил, как недавно комдив, прилетев в полк, крепко чистил его за то, что еще мало применяется новых тактических приемов. Витрук тогда так и рубанул: «Освоили «вертушку» — бомбометание с круга — и вертитесь в ней, как белка в колесе».
Припомнив сейчас этот неприятный разговор с комдивом, Ломовцев поднялся:
— Комэскам в эскадрильях провести разборы последних вылетов. Потолковать с летчиками о новых приемах ведения боя. Спрошу по всей строгости! Какие будут вопросы?
Поднялся комэск Гарин:
— Вот тут, товарищ командир, молодежь в бой просится, как быть? Проходу не дают.
— Будем планировать, — пообещал Ломовцев и, подумав, уточнил: — Наиболее подготовленных…
— А мои что, хуже, что ли? — подал с места обиженный голос Сморчков.
— И твои, Никита, соколята что надо. Не горюй, скоро всем работы хватит! — Комполка посмотрел на часы. — Ну все, сынки, хватит разговоров. Запуск по зеленой ракете.
Механик Беднов, задрав голову, неотрывно смотрел на кабину командира, стараясь не пропустить его сигнал к запуску мотора. Георгий Дворников, застегнув привязные ремни, сосредоточенно осматривал приборы и оборудование, изредка о чем-то переговариваясь с оружейником Котовым.
Котов, держась за откинутую назад подвижную часть фонаря кабины, стоял на центроплане и, кратко отвечая на вопросы летчика, кивал головой: мол, все в порядке, командир, оружие проверено.
Дворников снял шлемофон, подставил голову степному ветру, настоянному на запахах полыни и ковыля. Встретившись взглядом с механиком, понимающе подмигнул ему: «Не волнуйся, старина. Ракеты еще нет». И указал на север.
Там, на большой высоте, появился фашистский разведчик «рама» — «Фокке-Вульф-189».
Два «яка» яростно атаковали «раму»: из бескрайнего голубого простора сюда доносились глуховатые раскаты пулеметных и пушечных очередей. Но «рама» — высокоманевренная машина, сбить ее не так-то просто.
Теперь было ясно, что до той поры, пока не отгонят разведчика, вылета не будет: нельзя демаскировать свой аэродром. Крутилась же «рама» над ложным аэродромом. Ну и пусть себе.
Механик Беднов, поглядывая в сторону КП, еще раз обошел самолет, остановился у кабины стрелка. Наташа, выглядывая из-за пулемета, улыбалась ему:
— Спасибо тебе, дорогой Данилыч. И когда ты только успел их поставить!
«Их» — стальные листы, снятые недавно со сбитой машины, той самой, чей черный остов покоится на берегу Сейма, Беднов укрепил на полу и бортах заднего отсека, пока летчик и стрелок были на КП.
— Успел вот, Натаха. Что поделаешь, не позаботились пока конструкторы о защите стрелка. Видно, руки не дошли. Двоих уж ранило.
Поставил механик броневую защиту и по другой причине: остались у него дома, на Житомирщине, две дочки. Посмотрит на Наташу — и в сердце что-то перевернется, острой болью зайдется душа.
— Ты вот что, Данилыч, — Наташа вытащила из нагрудного кармана гимнастерки кусочек дюраля и протянула его механику, — вырежи здесь звездочку, да поаккуратнее, чтоб красивая была, ровная.
Беднов повертел в заскорузлых пальцах дюраль, покашлял соображая:
— Стало быть, на манер истребителей, чтоб вся слава на виду была?
Наташа покраснела, но сказала решительно:
— Не слава, Данилыч, а совесть. Те, кого мы хоронили, о славе не думали. И листы, что ты снял, и этот кусок дюраля — с их самолета. Понимаешь?
— Ну да, понимаю, конечно, чего там, — сконфузился Беднов. — Сделаю.
Над КП медленно поднялась зеленая ракета. Данилыч охнул и вперевалку побежал к носу самолета. Моторист Цыбуленко уже стоял у правой плоскости, готовый по команде механика выдернуть колодки из-под колес. Котов проворно растаскивал маскировку капонира.
Но вот Дворников поднял руку. Беднов, встретившись с его ставшим вдруг отчужденным, суровым взглядом, предупредил товарищей:
— Есть, от винта!
Георгий открыл вентиль воздушной системы, нажал вибратор запуска, и двигатель, раза два хлопнув, отозвался грозным, привычным для уха рокотом. Лопасти винта слились в сплошной, сверкающий на солнце