Я — вор в законе: Мафия и власть

побега. Колян решил примерно наказать своего обидчика Варяга — да так, чтобы тот долго мучился. Для этого Колян придумал хитрый план, о котором он поставил в известность одного Барнаула…

* * *

Молодые пацаны, которых Барнаул по указанию Коляна срочно вызвал из Таежного, после переезда

вМоскву отнюдь не вкусили тех романтических ощущений, на которые рассчитывали. Каждое утро их грузили в кузов крытой «газели», строго-настрого запрещая выглядывать, и куда-то везли. Судя по звукам, доносившимся снаружи, через некоторое время «газель» выезжала за город, мчалась по шоссе еще примерно минут сорок, затем заезжала в какой-то гараж. В гараже ребята вылезали из кузова, через дверь в кирпичной стене переходили в только что отстроенное здание придорожного ресторана «Русь», к которому примыкал гараж, а потом спускались в подвал. В подвале при свете пары тусклых лампочек под потолком их глазам представал пролом в стене и черное жерло тоннеля. В подвале имелось достаточно лопат, кирок, носилок, фонарей. У одной стены громоздились крепежные балки, которыми укрепляли потолок и стены тоннеля, у другой возвышался штабель мешков с землей. Землю выносили скрытно, только в аккуратно зашитых мешках, а мешки волокли в гаражи и загружали ими «газель». Потом грузовичок заезжал куда-нибудь в лес, там из мешков вытряхивали землю, пустые мешки забирали с собой и уезжали. Землекопы-проходчики в тоннеле менялись каждые полчаса: один полчаса долбил грунт изо всех сил, потом его сменял другой, потом третий и так далее, пока очередь вновь не доходила до первого. Ребята старались не щадя сил, поскольку им с самого начала было сказано: «Это ваше главное испытание. В нашем деле из пистолетов шмалять не главное. Иногда нужны терпение и дисциплина». Однако дни шли за днями, тоннель все удлинялся, а работе все не было конца, и пацаны приуныли. Они по-прежнему трудились старательно, но уже без прежнего пыла. Работа была сугубо секретной и потому особенно нудной — ни прогуляться, ни осмотреть окрестности, ни просто выглянуть на свет божий. О каких-то развлечениях не было и помину. Конечно, кормили ребят отлично — так, как им никогда не приходилось питаться дома, в Таежном. Горячую хавку привозили в больших термосах, и там были жареные куры, ярко- красный борщ, источавший множество вкусных запахов, плов с разнообразными пряностями, мясо, тушенное с овощами и травами, и прочие столь же вкусные вещи. Если землекопы заказывали что-то сами, то их пожелания непременно исполнялись — так распорядился Колян, который не хотел, чтобы у молодых бойцов бандитская жизнь ассоциировалась только с тяжелой и монотонной работой. «Пацанов надо побаловать, — говорил бригадир. — Девок им, конечно, пока не видать, но пусть хотя бы жрут от пуза. Пускай прикинут: если бригада может их так кормить, пока они работают, то она им даст все, когда они будут отдыхать». Холодные закуски ребятам привозили самые разнообразные — и лососинку, и осетринку, и икорку красную и черную, и всевозможные мясные изделия, а ко всему этому горячий хлеб, овощи, зелень и фрукты. Сигареты привозили самые дорогие — всякие там «Примы» и «Беломоры» Колян привозить запретил. «Пусть привыкают к хорошему, — заявил он, — тогда будут ценить жизнь в бригаде, тогда их к прежней жизни не потянет». Прохладительными напитками землекопов снабжали в таком же изобилии, но из горячительных допускалось только пиво, и то в умеренных дозах, чтобы исключить всякие неожиданности. Ребятам запрещалось пить даже на той московской квартире, где они порой ночевали. «Один пьяный скандал, один засвет перед ментурой — и все, ребят можно отправлять обратно в Таежный, они уже здесь не нужны».

От такой жизни «молодые волки», которых превратили в кротов, начали постепенно звереть. Первые пару недель их еще как-то развлекали разносолы, которыми их кормили, но затем еда в качестве единственного развлечения перестала их удовлетворять. Роптали они потому, что им надо было дать какой-то выход накопившейся усталости. Однако во всяком человеческом сообществе непременно находится смутьян, который принимает народный ропот за чистую монету и стремится немедленно и любой ценой изменить жизнь. Если такую паршивую овцу вовремя не вышвырнуть из стада, то она непременно его испортит. Смутьян завелся и в компании сибирских землекопов — высокий, крепкий темноволосый парень, прозванный Паленым за бугристый шрам от ожога, видневшийся у него под подбородком. Все разговоры товарищей насчет непосильной работы и скучной жизни вызывали у него горячее сочувствие. Казалось, будто Паленый только и думает о своем униженном положении, хотя дома, в Таежном, он вряд ли мог рассчитывать на что-то лучшее, а уж на такую жрат

ву — и

подавно.

— Мы так не договаривались, — » брюзжал Паленый. — Нам большие бабки должны платить за такую работу, а нас только кормят. Да на хер мне твоя жратва — ты мне бабки давай, а жратвы я себе и так куплю!..

Его просили говорить потише, но он, наоборот, повышал голос:

— А чего мне бояться?.. Я что, сюда землю копать ехал? Мне серьезные дела обещали! Ломом орудовать я и дома мог. Какого хрена менять шило на мыло? У меня конкретная цель была: поработать в бригаде как боец и в дело войти. И вы все того же хотели, так чего ж вы теперь молчите?

— Паленый, в Таежном пацаны покруче тебя хотели выступить против Коляна, так он им всем головы поотрывал. Смотри, достукаешься — узнает он, как ты хвост поднимаешь, живо с тобой разберется. Ты что, Коляна не знаешь?

Паленому говорили правильные вещи, но он уже закусил удила. Есть люди, которых хлебом не корми — дай покачать права, заявить протест, устроить разборку. Паленый был как раз из таких. В криминальной среде такие люди долго не живут, но Паленый был в этой среде новичком, потому и давал волю своему характеру. Ему страшно хотелось поспорить как равный с равными с подручными знаменитого Коляна, а если повезет, то и с самим Коляном. Что ж, его мечта сбылась, и в этом смысле ему повезло.

Никто не знал, где Паленый хранил сигареты с травкой — вероятнее всего, на московской квартире среди личных вещей. Как-то ближе к ужину, когда во время перекура ребята, толковавшие о том, какую еду им подадут, вдруг закрутили носами — запах травки знали все, его ни с чем не спутаешь. Один Паленый сидел, безмятежно прикрыв глаза, и жадно втягивал в себя дым. В тот момент ему никто ничего не сказал: что курить — это личное дело каждого, лишь бы крыша оставалась на месте. Но вот крыша у Паленого как раз и съехала: докурив сигарету, он еще некоторое время, посидел с закрытыми глазами, а потом заговорил на свою излюбленную тему об ущемлении прав молодых бойцов. Уже давно пора было заканчивать перекур, а он все бухтел и бухтел. Землекопы поднялись и попробовали пройти в тоннель, но Паленый встал на их пути, загородив вход и не переставая работать языком. Он размахивал руками, приседал, подпрыгивал, мотал головой — было ясно, что после долгого воздержания травка произвела на него особенно мощное действие. В тот момент, когда его речь достигла высшего накала, наверху лязгнул люк и в подвал не спеша спустились сначала Барнаул, а за ним молодой человек с бородкой и в темных очках. Однако этот маскарад не сбил землекопов с толку. «Колян, Колян», — испуганно зашептались они. Почуяв что-то необычное, примолк даже Паленый. Колян шагнул вперед и остановился прямо перед ним. Хотя Паленый теперь молчал, но во время спуска в подвал до ушей бригадира успели долететь слова насчет того, что «сам бугор сейчас большие бабки делает, а нас поставил сюда землю ковырять» и что «раз все в одной бригаде, значит, все должны любую работу делать, и плохую, и хорошую».

— Ну что, может, ты меня пустишь посмотреть? — не повышая голоса, спросил Колян. — А то базарить-то все мастера. Еще ни хрена не сделали, а уже начинают права качать.

Паленый с ворчанием отодвинулся, и Колян, включив фонарик, который он держал в руке, шагнул в проход. За ним последовал Барнаул, на ходу погрозив Паленому кулаком.

— А чего?.. — опять принялся за свое Паленый. — Я что, неправильно говорю? Нет, если ты бригадир, то сядь с бойцами, потолкуй, перетри все вопросы…

Однако и Паленый, и все землекопы, ожидавшие оценки своего труда, невольно прислушивались к тому, что происходило в тоннеле. Оттуда доносились только обрывки фраз Коляна, но, судя по его спокойному тону, бригадир был доволен. Присев на корточки, Колян поднял голову и посветил на потолок, а потом спросил Барнаула:

— Слышишь, где шоссе? Уже прямо над нами тачки проезжают!

Тот прислушался и кивнул, а Колян продолжал:

— Молодцы, хорошо продвинулись, но здесь крепления понадежнее надо поставить. На, свети!

Он отдал Барнаулу свой фонарик и начал пробираться к выходу из тоннеля — туда, где слышались сбивчивые разглагольствования Паленого. Пригибаясь, он вышел из тоннеля в подвал, выпрямился и потянулся. Паленый выжидательно смотрел на него, не сомневаясь в том, что бригадир слышал его слова. С лица Паленого не сходило вызывающее выражение — он изо всех сил старался показать, что не боится