в руки. Нашатырь прикажете давать? Вы видели человека, который за вами следил? Хоть одного?
— Не знаю.
— Да возьмите вы себя в руки.
— Взял. Взял себя в руки, гражданин начальник.
— Видели человека или нет?
— Точно не знаю. Нет.
— Хорошо. Вот вода. Выпейте воды. До конца. Успокойтесь. Вы должны понять — вы пришли к нам с повинной, и это значительно облегчит вашу участь.
Трефолев молчал. Наконец сказал:
— Мне теперь все равно.
— Не все равно. Вы еще можете стать полноправным советским человеком. Слышите, Трефолев? Ну?
— Я уже сказал, гражданин начальник.
— Я тоже сказал. И повторять не буду. Вот так. Вы можете стать полноправным человеком. Полноправным.
— Хорошо.
— Слушайте внимательно. Сейчас вы поедете домой.
— Домой?
— Да. Именно домой. Сядете на поезд и поедете.
— Без конвоя?
— Без конвоя.
— Шутите, гражданин начальник?
— Шучу. Вот именно — шучу.
— Гражданин начальник. Если вы не шутите — спасибо. Честное слово, спасибо.
— Благодарить будете потом. Если не убежите. Учтите, наблюдения за вами с нашей стороны не будет. Чтобы не спугнуть тех, кто вам дает задания. Придется поверить вам на слово.
— Гражданин начальник...
— Держите. Выпейте до дна. Вот так. Успокойтесь. Слушайте внимательно. До мая, пока не передадите пакет, они вас не побеспокоят. Вы им пока не нужны. Но следить за вами они могут. Так что мы отпускаем вас на все четыре стороны. Контроль за вами, конечно, будет какой-то. Но практически вы не будете под наблюдением. Так что не подведите.
— Гражданин начальник. Понял.
— Поступите так, как у них с вами договорено. В мае возьмете отпуск или отгул и приедете в Сосновск. С пакетом. Вот он.
Сторожев двинул по столу раскрытый сверток из плотного белого пергамента.
— В первые четверг и субботу мая с двух до четырех будете сидеть на набережной в Сосновске. На третьей скамейке справа от газетного киоска. Пакет мы запакуем, как был. После того как пакет заберут, поедете домой. Будете ждать нового контакта с ними. Вот так. Вот и вся ваша задача. Все понятно?
— Рискуете, гражданин начальник. А если я убегу?
— Рискую.
— Хорошо. Я все понял.
— И вот еще что. Не пытайтесь искать в справочниках наши телефоны. Не пытайтесь звонить нам или в милицию. Ни в коем случае. Они еще не догадываются, что вы у нас. Мы надеемся, что не догадываются. Так вот, любой ваш звонок нам или в милицию может быть ими замечен. Поэтому мы будем рассматривать его, как вашу провокацию. Как оповещение. О том, что вы связаны с нами, — для тех, кто об этом знать не должен.
— Гражданин начальник. Ведь если они...
— Вы боитесь, что вам будет что-то угрожать. Так?
— Да.
— Это предусмотрено. Если вы почувствуете, что вам грозит что-то реальное. Реальное, Трефолев! Понимаете — не ваши страхи, а реальное. На этот случай — вот. Держите. Спрячьте.
Сторожев протянул Трефолеву бумажку.
— Пойдете в ту самую столовую, где вы обычно бываете. Возьмете что-нибудь поесть. И отдадите эту бумажку.
— Кассирше?
— Кассиру. Там теперь кассир.
— А-а. Понял, гражданин начальник.
— Этого будет достаточно. И помните — мы вам доверяем. И это налагает на вас обязательства. Это — гарантия для вас. Залог, что вы можете стать человеком. Вы поняли?
— Понял. Понял, гражданин начальник.
— В таком случае идите. Переоденьтесь. Товарищ дежурный, отведите его.
— Слушаюсь, товарищ капитан.
Трефолев и дежурный ушли.
Честно говоря, я должен был перевести дух, отдышаться. Я должен был снова, слово за словом, вспомнить все, что я услышал. Снова оценить все — до последнего факта.
Сторожев вошел и сел рядом. Он как будто понимал, что мне нужно прийти в себя, собраться с мыслями. Он не сказал ни слова. Открыл ящик стола. Как бы предоставил мне возможность не спешить с выводами, молча протянул пачку фотографий. Я стал рассматривать эти фотографии.
Все фотографии были одного формата, большие, двадцать на тридцать сантиметров. Сразу было видно — фотографии делались скрытой камерой. На каждой был изображен Трефолев.
Все фотографии были зимние.
Трефолев переходит улицу.
Стоит у табачного киоска.
Входит в подъезд дома.
Разговаривает с молодой женщиной у края тротуара.
Стоит у края тротуара с поднятой рукой. Видимо, пытается остановить такси.
Разглядывая фотографии, я тут же мысленно отвечал сам себе на вопросы, которых скопилось уже немало. Трефолев пришел в органы госбезопасности с повинной. Вот почему на нем не было наручников. Но везли его скрыто. То, что для этого был использован пограничный корабль, означало крайнюю секретность. Его хотели скрыть от чьих-то глаз. От чьих? Верней всего — от глаз какого-то человека, который принимал от Трефолева передачи в Сосновске. Все это, конечно, предположительно. Но допустим, я прав. Значит, этот человек не раскрыт. Больше того — за это время, наверное, нашим сотрудникам не удалось найти даже его следов. Постой, постой, Мартынов. Есть фото Трефолева. Значит, еще до того как Трефолев явился с повинной, за ним было установлено наблюдение. Но что оно дало? По-видимому, ничего.
Когда же было установлено это наблюдение? Совсем недавно. Догадаться нетрудно. Во-первых, все фотографии недавние. Во-вторых, ни на одной из фотографий нет самого главного — момента передачи — и нет тех, кто завербовал Трефолева. Значит, раскрыт Трефолев был уже после получения последней передачи. Той, которую он должен будет привезти в Сосновск весной. Значит, на тех, кто давал ему задания, наши работники не вышли.
Теперь попробую понять, кто же помог его раскрыть.
Ведь органам госбезопасности раньше ничего не было известно о Трефолеве.
Вернее всего, одно из последних появлений Трефолева в камере хранения могло показаться кому-то в поселке подозрительным. Вполне допустимо. Но кому? Органам милиции? Впрочем, какие органы милиции. В таком небольшом поселке есть один участковый милиционер. Обычно капитан или старший лейтенант. Допустим, он и сообщил об этом. Или кто-то из работников железнодорожной станции. Кассир, скажем. Или заведующий камерой хранения.
Ответа на остальные вопросы я пока найти не мог.
— Ну что? — Сторожев взял у меня фотографии.
