перестал улыбаться. Чему-то хмыкнул.
— Владимир Владимирович. Хорошо. А я — Геннадий Павлович.
Мы рассмеялись. Зибров с размаху протянул руку, мы снова хлопнулись ладонями.
— Гена.
— Володя.
— Отлично, — Зибров спрятал документы в ящик. — Если что нужно — заходи всегда. Со звонком, без звонка. В общем, тебе Андрей Петрович все объяснит. Мы здесь свои. Так у нас принято. Документы пока оставь. Затягивать не буду — через день получишь назад. Холостой? Ну что же, дело такое. Да и рано тебе. Ну, а у меня — жена и двое детей. Всегда на чашку чаю. И так далее. Буду рад.
Да, у этого парня — особая улыбка. Застенчивая. Но при этом чувствуется — он человек твердый.
— Вы с Андреем Петровичем споетесь. Он тоже холостяк. Убежденный, по-моему.
Работать с Зибровым будет легко. Наверняка.
— Пока. Заходи.
Причал рыбного порта был пуст, засыпан чешуей. Я долго слонялся по мокрым доскам, пока наконец не подошел первый, осевший, полный рыбы колхозный МРТ. Васильченко на нем не было.
МРТ швартовался к причалу ловко и быстро.
— Эй, на причале!
С грохотом перепрыгнув через планшир, передо мной, прямо нос к носу, остановился высокий небритый детина. Ему было лет двадцать пять. Нос пуговкой, сильно выступающая нижняя челюсть. Я почувствовал запах водочного перегара. Еще — рыбы. Еще — то, что он готов к удару.
Я все понял. Это называется — прихватить салагу. Проверить чужака на прочность.
Детина оглянулся. Нас окружили люди, спрыгнувшие с МРТ.
— Руку тебе протянуть? Недостоин.
— А ты попробуй. Он засучил рукав.
— Давай клешню.
Что же на моей стороне? Разряд по самбо. Два теннисных мячика, которые я жму каждое утро. И природная сила. От деда. Дед мой родился в Сибири. Отец рассказывал — деда в детстве звали «Кирюша- большой». Он на спор удерживал телегу с лошадью. Но черт разберет этого детину. Силища у него невероятная. И выше меня на голову.
Я сунул ладонь в теплую руку. Детина ласково поиграл моими костяшками. Улыбнулся.
— Не боишься. Смелый.
— Давай, — сказал я. — Пока все хорошо.
— Дай ему, Коль, — посоветовал кто-то в стороне. — Всмятку.
По тому, как детина сжал мою ладонь, я понял — это не специалист. Специалисты так не жмут. Но мышцы у него есть. Что ж. Он жмет изо всех сил. Тем самым он дает мне лишнюю возможность для сцепления.
Я сжал кисть. Детина почувствовал это. Дернулся.
Я сжал еще. Детина выдержал. Но закусил губу.
— Гад, — сказал детина. — Не жми косточки.
— Попроси, кореш. Отпущу.
— Гад. Сволочь. Кости не дави.
— Не гад, а Володя Мартынов. Пустить?
— Пусти.
— Скажи — пожалуйста.
— Пожалуйста. Пусти.
Я отпустил.
— И работать теперь будем вместе.
— Прислали костолома, — детина с досадой потирал отекшую кисть. — В колхоз? Что молчишь?
Я почувствовал — лед сломан.
— Почти. В рыбнадзор. Давай знакомиться.
Я стал жать руки — они тянулись со всех сторон. Кто-то хлопнул по плечу: «Молоток, кореш». Отовсюду слышалось:
— Витек. Паша. Август. Славик. Коля, Михаил Иванович.
Я вглядывался в лица, старался запомнить их. В общем, ребята с этого МРТ были неплохие.
Вдруг выделилось среди других одно лицо. По трем нашивкам на обшлагах понял — капитан траулера. Лицо неприятное. Отекшее, злое. В глазах — испуг. Чем-то напоминает вынутую из воды рыбу. Но только — с бакенбардами. Рыба с бакенбардами.
— Семенец, — он пожал мне руку. — Михаил Иванович.
Почему — испуг? Ладно. Разберусь потом.
— Андрей Петрович, — закричал кто-то. — Принимай пополнение. К тебе кадры. Кореш приехал.
К причалу швартовался второй траулер. Рыбы на нем, кажется, было еще больше. У борта стоял Васильченко. Лицо его было хмурым.
— Новый младший? С прибытием. Вы и мотористом будете?
— Буду, — сказал я.
— Что ж, идемте. Покажу вам бот.
Бот «Тайфун» был длинным, около восьми метров. Он стоял у причала, вытянувшийся, легкий, с герметической прозрачной кабиной. Люк в рубке, основа которой держалась на дюралевом каркасе, задраивался наглухо. Значит, на боте можно выходить в море даже в непогоду.
Нарочно стараясь не торопиться, я проверил мотор. Включил его несколько раз. Он был в идеальном состоянии.
— Порядок.
Я вылез на причал. Васильченко долго задраивал люк. Тщательно проверил швартовы, цепь, замок на ней. Только после этого прыгнул вслед за мной. Кивнул, и я понял — это приглашение к себе домой.
Дом Васильченко был аккуратный, деревянный, с небольшим палисадником. Он был совсем недавно и тщательно выкрашен. Так, как у моряков принято красить судовые корпуса: стены в несколько слоев покрывала светло-голубая корабельная краска, рамы и наличники были ровно обведены темной шаровой. Васильченко провел меня в угловую комнату.
— Располагайся. Все, что здесь, твое.
Ушел.
Комната была маленькая, уютная. Два окна выходили на море. Я пощупал стену — горячая. Значит, утром, перед выходом в море, Васильченко протопил печь. В комнате висел ковер, стояла металлическая кровать, деревянная тумбочка и стол. Пахло нагретым кирпичом.
Я разложил нехитрое имущество. На стол положил несколько книг, «Спидолу». В тумбочку спрятал все остальное — рубашку, куртку, брюки, туалетные принадлежности.
Посидел на кровати. Шумит прибой. Шумят сосны. Пахнет соснами.
Вернулся в большую комнату. Мне понравился этот дом.
— Поешь.
На столе стоял обед — жирная густая уха, жареное мясо с картошкой. Я стал есть, разглядывая вещи, которые были навалены на нескольких стульях перед Васильченко. Обед мне показался необычайно вкусным. Васильченко вздохнул. Покачал головой, стал серьезным.
— Во-первых, примешь у меня сейчас под расписку. Как вновь прибывший младший инспектор. Все имущество. От и до.
— Хорошо, — я составил тарелки, вынес их в кухню.
— Запомни — младший инспектор, подчиненный участковому, держит обычно отдельную точку побережья. Живут они врозь. Пока же, месяца на три, для других — ты должен быть со мной. Потому что новому человеку сразу я эту точку не доверю. Держи, — Васильченко стал по очереди перекладывать на
