неоправданно нарушит прикрытие? В этом поселке все на виду. Мы решили бы, что это диверсант. Нарушитель. Если мы начнем сейчас искать кого-то в поселке, начнем сверять протекторы, снимать отпечатки пальцев и прочее — он сразу поймет, что Трефолев раскрыт. И просто-напросто не подойдет к нему в мае. Думаю, не исключено что он только из-за этого сейчас и вышел в эфир — проверить нас, пощупать, спровоцировать. Не зашевелимся ли мы. Не направим ли опергруппу в поселок.
— Значит, все остается по-старому? — спросил я.
— Мы вынуждены по-прежнему рассчитывать на его встречу с Трефолевым. Главное — продумайте все до мелочи. Чтобы никто не заметил, как вы войдете в пельменную. Если будет ко мне что-то срочное, следующая станция в сторону Риги — Рыбачье. Я буду там каждый понедельник и среду в комнате начальника станции, с десяти до часу.
Васильченко молчит. Я стою у штурвала.
— Знаешь, Володя, кажется мне — пограничники в районе Щучьего плохо искали.
— Но ведь шесть нарядов. И собаки. Нашли обрывок антенны. След протектора. Мало?
— А это ничего не значит. Раз нашли обрывок антенны, значит, он спешил. И должен был оставить что-то еще.
— Что ты предлагаешь?
— Надо еще поискать. Настоять, чтобы выслали новую поисковую группу.
— Шутишь?
— Не шучу. Я знаю Щучье озеро наизусть, каждый метр. Позвоню сам на заставу, попрошу Гену Зиброва. Скажу, где лучше искать. Это наверняка был кто-то из рыбаков. Значит, нужно искать в привычных местах клева.
Я промолчал. Я хорошо знал, что такое профессиональная гордость пограничников.
— Хорошо. Тебе просить неудобно. Попрошу Гену. Пусть пойдет на заставу.
И снова я подумал — а ведь Петрович прав. Только он один знает привычные места, где сидят рыбаки.
Днем мы сидели дома и готовили отчет для «Балтрыбвода». Зашел Зибров. Сел на диван, долго следил, как мы пишем.
— Был на месте? — Васильченко наконец дописал последнюю строчку.
— Был. Ребята обыскали каждый кустик.
— Зло берет, — сказал Васильченко. — Хотя, сам понимаешь, злиться не на кого. Но если бы я был там, я бы нашел.
— Предложи что-нибудь.
— Надо настоять на повторном поиске.
— Интересно, кто это будет настаивать?
— Хотя бы ты.
— Была поисковая группа прапорщика Малина. Ты знаешь, как они работают.
— Западный берег хорошо помнишь? Перечислить деревья у турбазы можешь?
— Если вдоль берега — слева вплотную стоят две сосны. Так?
— Так. Потом за ними — ивняк.
— Кустов пять. Потом березки. Четыре ели вразброс, снова березки молоденькие. Потом большой валун. Называется «Тюлень». Потом за «Тюленем» — большая сосна. Потом сгущение ивовое. Да, еще несколько рябин.
— Стоп. Меня как раз это сгущение интересует. Там обычно лучшая засидка для рыбаков. Подожди. Ты узнавал, кто сегодня утром ходил к Щучьему на рыбалку?
— Узнавал.
— Как ты узнавал?
— Андрей, брось. Неужели ты меня совсем за неграмотного считаешь? Тут и узнавать не нужно было. Слушок уже идет там-сям. Разговор. Хорошо, мол, мужики утром были на рыбалке, так вовремя уйти догадались. Если бы в облаву попали, хлопот бы потом не обобрались.
— Что же это за мужики?
— Из них одна баба. Лапиков, Соловьева, Куркин и Терехов.
— Ритка Соловьева? Ее-то что понесло?
— С Лапиковым увязалась. Возьми да возьми ее. Живет здесь без мужа. Ну и вот.
— Когда же они ушли?
— Клев кончился — вот и ушли. Часов в восемь. Минут двадцать до тревоги.
— На мотоциклах?
— Само собой. Все трое. Вернее, четверо. Соловьева у Лапикова сзади.
— У Терехова и Васьки Лапикова — «Явы».
Васильченко задумался.
— Я о сгущении. Ивовое это сгущение — самая лучшая точка.
— Почему? Он мог быть в любом другом месте.
— Ведь если он считал, что, как только закончит передачу, — сразу на мотоцикл, то мотоцикл должен был стоять с ним рядом. Потом на него — и по мелководью. Самое главное — чтобы от мотоцикла не осталось следов. Поисковая группа настоящие следы, я думаю, так и не заметила. Там могли быть другие протекторы.
— Да при чем тут сгущение, я не пойму.
— Почва какая возле этого сгущения, помнишь?
— Подожди, Андрей. Теперь понял.
— Постоишь в сапогах — отпечаток. Отошел — следа как не было. В остальных местах след держится гораздо дольше. Часа два. А то и все три.
— Петрович. Похоже, дело говоришь.
— Ну вот. Давай на заставу.
Малин быстро идет к ивняку. Достает из вещмешка саперную лопатку и длинную стальную спицу с деревянной рукояткой.
— Что там, Виталий? — интересуется один из пограничников.
— Да есть кое-что.
Я и пятеро пограничников продираемся сквозь ивняк. Смотрим, как Малин осторожно втыкает спицу в почву около валуна. Он топит спицу в почву каждый раз очень глубоко, по самую рукоятку. Наконец, ничего не обнаружив, отодвигает валун. Первая же проба — спица упирается во что-то твердое. Стоящий рядом со мной сержант берет саперную лопатку.
— Подожди, — Малин пробует пальцами дно. — Я лучше руками.
Малин осторожно отгребает в сторону ил, траву. Сгребает песок. Вода мешает увидеть, что там. Малин делает усилие — и вынимает небольшой металлический ящик. С ящика свисают водоросли, стекает вода.
— Рация.
— Виталий, осторожно. Загрохочем.
— Знаю, — Малин держит рацию пальцами за углы. — Возьми миноискатель в вещмешке. И пакеты захвати. Там несколько.
Сержант приносит миноискатель. Осторожно водит счетчиком около рук Малина. Стрелка на шкале неподвижна. Рация, которую мы нашли, компактная, плоская. В углу — небольшая прямоугольная выемка. Размером с портсигар.
— Здесь что-то было, — разглядывая выемку, говорит Малин. — Какая-то приставка. Сняли совсем недавно.
Малин водит подбородком, пытаясь стряхнуть приставший к нему песок. Увидев, что стрелка счетчика неподвижна, облегченно вздыхает.
— Кажется, чисто. Черт. Давай засунем ее в пакет.