«Настроения нет, — сразу уловил Церетели. — А у меня характер такой: чувствую, будто моя вина, что праздник не состоялся. Тогда говорю: поехали в Тбилиси, там гулять будем!
И сделали свадьбу. Грандиозную! Сказка! До шести утра песни пели, на бутылках танцевали, веселились. Правда, потом один эпизод случился: Марина случайно ударила ногой по столешнице, и вдруг огромный дубовый стол, заставленный посудой, бутылками, сложился вдвое, и все полетело на пол. На Кавказе есть примета: если на свадьбе потолок или стол начинают сыпаться, значит, у молодых жизнь не заладится. Я это понял, и все грузины вокруг поняли, но мы постарались виду не показывать, продолжали гулять, будто ничего не случилось. Однако я уже знал: Марине и Володе вместе не жить…»
Невеста, правда, возлагала вину на жениха: «Ты неловким движением опрокидываешь часть раздвижного стола — дорогая посуда падает и разбивается вдребезги. Мы в ужасе. Как бы отвечая на наши смущенные извинения, хозяин проводит рукой по столу, смахивая все, что стоит перед ним. Тамада говорит:
— Тем лучше, можно начать сначала…»
Ну, что ж, бывает. Праздник продолжался. Крики первых петухов застают молодых в белых одеждах, сидящих во главе стола, расцвеченного лобио, сациви, маринованным чесноком, пряностями, шашлыками, приготовленными прямо во дворе… Каждому в небольшой рог наливают вино. Бокалы из старинного хрусталя предназначаются только для воды….
«Это действительно была уникальная свадьба, — гордился собой скульптор, — она напоминала музыкально-поэтическое представление. Высоцкий пел, гости читали стихи Пушкина, Пастернака, Лермонтова, а грузины пели грузинские песни. Моя жена Инесса накрыла стол, блюда подавались на старинном андрониковском сервизе, фрукты и овощи на серебряных подносах…»
Звучали пышные тосты:
— Пусть ваш гроб будет сделан из досок того дуба, который мы садим сегодня — в день вашей свадьбы!
— Пусть ваши правнуки даже на черном рынке не смогут достать билеты на ваши спектакли…
И, разумеется:
— Забудем ли мы выпить за нашего великого Сталина?!.
Еще за год до этого Высоцкий все точно увидел:
В спальне новобрачных ждал дар одного из друзей — гениального мистификатора, «человека не из жизни», режиссера и художника. Молодожены распахнули двери — и остановились, не смея сделать ни шага: пол в комнате был устлан ковром из разноцветных фруктов. А на кровати распахнутыми крыльями лежала роскошная старинная шаль с приколотой запиской в два слова: «Сергей Параджанов».
«Я… никогда не забуду лицо Марины Влади, какое было у нее во время медового месяца, — признавался Зураб Константинович. — Ни в одном фильме, ни на одном самом удачном снимке она не была так обворожительно, так неотразимо, победительно красива!.. Я видел Марину, когда она утром выходила из спальни, и ее, словно сияние, окружала любовь. Когда-нибудь я напишу картину На ней будет сцена, которую я видел тогда: на балконе Высоцкий с гитарой поет у ног Марины, она стоит в белом платье, с развевающимися золотыми волосами, а рядом, замерев, смотрит на них моя большая черная собака…»
Тогда же Церетели повел молодоженов в гости к своему другу, художнику Ладо Гудиашвили. Увидев у того на стене две работы Модильяни, Марина гордо сказала, что когда-то ее отец дружил с Амадео.
— А как фамилия твоего отца? — поинтересовался старый художник.
Марина назвала. Тогда Ладо вышел в соседнюю комнату и принес фотографию, на которой был запечатлен Владимир Поляков в компании с Пикассо, Леже и Модильяни в легендарном ресторане «Куполь» на бульваре Монпарнас.
— А там, слева, посмотри, — показывал Гудиашвили, — сидит певица Сузи Солидор, она приходила туда с огромной змеей на шее. А вечным спутником танцовщицы Жозефины Бейкер был гепард Никита… Мы жили весело и беззаботно. Никто не думал о славе, главными для нас были слова друзей.
Вспоминая и свадьбу, и все годы супружеской жизни, Марина Влади убежденно говорила: «То, что мы поженились, — спасло его. Дело не только в том, что мне удалось заставить его хоть как-то взять себя в руки. Не будь нашей женитьбы, Высоцкого просто извели бы — он или погиб бы намного раньше, или оказался в тюрьме. А при мне его не решались трогать».
Вскоре вечным беспризорникам и скитальцам несказанно повезло — старый Володин приятель, Эдуард Володарский, удачно «сосватал» им квартиру на Матвеевской, которую спешно сдавал знакомый журналист, отправлявшийся — на целых два года! — в командировку в Монголию. Владимир и Марина получили в свое распоряжение вполне приличное жилище — аж три комнаты! Тут уже было где развернуться. Марина обставила квартиру оригинальной пластиковой мебелью, которую вместе с какими-то необыкновенными занавесками привезла из самого Парижа.
Хотя существовало, конечно, и неудобство — излишне назойливый сосед в лице самого Володарского, который, отрываясь от сочинения очередного киносценария или пьесы, «отрывался по полной» другим, хорошо известным ему и Высоцкому способом.
Существовал и еще один минус. На Матвеевскую зачастил некий Костя Мустафиди, радиоинженер, счастливый обладатель редкой по тем временам полупрофессиональной квадроакустической установки «AKAI». Он предложил Высоцкому сделать полный аудиоархив его песен. Владимир ухватился за эту идею, и они взялись за работу. Наблюдая за ними, Марина возмущалась:
— Кто такой этот Костя, чтобы делать Володе замечания?
Ее интуитивная неприязнь вскоре нашла реальное подтверждение. Предприимчивый инженер Костя, сообразив, что напал на «золотую жилу», втихаря начал приторговывать уникальными записями. Марина добилась, чтобы Высоцкий таки выгнал проходимца из дома. Предательства ни она, ни он не прощали…
После замужества Марину донимали одним:
— Ты что, во всей Франции не смогла найти себе мужа?
А она отвечала:
— Там — charmant, здесь — мужик.
«Мужик», само собой, хотел жрать.
По мнению большинства знакомых, Марина была отменной кулинаркой. Фирменное блюдо? О, у нее их было великое множество — и разнообразные спагетти, и мясо по-бретонски, и японские блюда из сырой рыбы, прежде всего тунца. «Только нужно уметь резать эту рыбу, — предупреждала Влади, — чтобы не поранить руки. Зато это очень вкусно».
Да-да, она фантастически готовила, заверял Иван Дыховичный, который имел счастливую возможность быть тому свидетелем и придирчивым дегустатором. Все время придумывала какие-то новые блюда. При этом делала все вроде бы левой рукой, без всякого напряжения. Она была как Дед Мороз, потому что все время покупала продукты в валютной «Березке»…
При всем уважении к французской кухне готовить по этой рецептуре она чаще всего отказывалась, ссылаясь на то, что на подобные блюда требуется чересчур много времени. Из русской — предпочтение отдавала борщу и супам. Впрочем, замечала Марина, «Володе было совершенно все равно, что он ест. Так что не этим я его заманила».
Но свидетельством особого отношения Влади к кухне является тот бесспорный факт, что одну из книг, которая появилась из-под ее пера, автор озаглавил: «От сердца — к чреву. Кулинарные истории и рецепты». Но тогда в Москве своими поварскими секретами она делилась лишь с благодарными
