приятельницами. Может быть, проверяла на них еще не написанные странички своей будущей книги?
— Лиля, вот ты знаешь, что такое настоящий бульон? Нет, Лиля, ты не знаешь, что такое настоящий бульон! Это такая штука, которая придает силы, возвращает улыбку и радость жизни, — даже рассказывать Марина умела «вкусно». — Секрет бульона мне достался от моей бабушки-татарки, предки которой… а, кстати, откуда они сами-то были? В общем, я узнала, как варили конину ее предки. Мясо клали под седло наездникам, которые собирались в дальнюю дорогу, — под седлом оно размягчалось, на привале его можно было быстренько отварить и съесть. Такой, можно сказать, гамбургер среднеазиатских степей…
Вот слушай и запоминай рецепт бульона, который я сама придумала. Его готовят из рыбы, и рыбы нужно много и по возможности мелкой. Ее долго кипятят, не добавляя никаких специй. Потом из рыбы нужно вынуть кости, посолить, а затем уже процедить бульон. Кстати, масса из костей и хвостов — очень вкусный корм для собак, кур или просто певчих птичек. Жаль, у вас здесь никакой живности нет, не то что у меня дома… Да, и последний штрих — добавляешь туда выжатую половинку лимона и мелко нарубленный анис. И тогда уже подаешь на стол. Объеденье!..
В Москве Марина безропотно ходила по полупустым и грязным гастрономам, наводила порядок в квартире, пылесосила, стирала, вытирала пыль, гладила белье, сдавала пустые бутылки. В очередях за колбасой ей постоянно приходилось решать некоторые лингвистические головоломки. К примеру, Марина никак не могла сообразить, когда ей задавали вопрос: «Кто крайний?» Ведь у очереди, по ее мнению, имеются два края. Почему же тогда господ интересует крайний, а не последний? И как реагировать на слова господ, когда один из них говорит другому: «Да отстань от нее! Видать, сука, нерусская!»? Все это поначалу madame Vlady ставило в тупик…
«В России главное слово — „дефицит“, — просвещала она своих парижан. — Все было дефицит! Я жила совершенно по-советски, единственную роскошь могла себе позволить — походы в „Березку“, где покупались дефицитные продукты. Я же должна была его хорошо кормить! У нас друзья приезжали из разных городов, привозили продукты. Однажды приходим в театр, а у служебного входа стоит Володин товарищ и в руке, как огромный букет цветов, держит мороженую рыбу!!!»
Задерживаясь на утренней репетиции в театре, Высоцкий названивал домой:
— Мариночка, хватит валяться… Вставай.
Любопытная кадровичка, невольно оказавшаяся свидетельницей разговора, тут же поинтересовалась:
— Володя, а кто у вас готовит, убирает? Кто о тебе заботится?
— Ой, Елизавета Иннокентьевна, да Марина сама все умеет…
Володя старался показать мне как можно больше всего из того, что сам любил, что было ему дорого, рассказывала Влади. Он очень любил Москву и хорошо знал ее. Не традиционные достопримечательности, которые всегда показывают приезжим, а именно город, где он родился, вырос, учился, работал. Со всякими заповедными уголками, чем-то близкими и дорогими ему… Мы очень любили вечерами бродить по московским улицам. И что больше всего меня поражало, изумляло, покоряло: чуть ли не из каждого окна слышны были его песни…
Ему хотелось каждый день «московских каникул» Марины сделать «красным днем» календаря, придумывая неожиданные для своей «парижской девушки» всяческие приключения. Как-то раз ни с того ни с сего, затащил на прогулку на речном трамвайчике. И, глядя на мутные воды Москва-реки, неожиданно решил:
— А теперь — на Черное море!
В Одессе их ждали, готовились. Еще в аэропорту обаятельнейший балагур Миша Жванецкий предложил: «Ребята, сегодня вы акклиматизируетесь. А завтра — ко мне на концерт».
«Приезжают „Жигули“, — вспоминал Жванецкий. — Олег, друг, за рулем, а рядом голая, как я увидел, женщина. Марина Влади… В те дни жара стояла неимоверная, и она была как-то раздета… В рамках. Но французские рамки — не наши, и поэтому на заводе „Промсвязь“ ей выдали плащ-палатку, чтобы укрылась. Ажиотаж поднялся страшный: Высоцкий с Мариной Влади в зале красного уголка! Можно потерять сознание!.. Дирекция завода, обком партии — все вокруг носились, ну как возле шампуров на гриле. Марина уже сидит, а в зале суета, все ходят, как в Мавзолее, кругами… Движение не прекращалось, пока Володя не попросил: „Дайте же посмотреть, ну, пожалуйста, я вас очень прошу…“»
Одесские гранд-дамы, преследуя по пятам прогуливавшихся вдоль моря Марину Влади и Высоцкого, шушукались: «Она такая красивая, и что она в нем, таком-сяком, нашла?..»
Явно погорячился Высоцкий, воспевая несравненные достоинства девушек с Привоза:
Его друзья — морские капитаны Анатолий Гарагуля и Александр Назаренко — дарили им умопомрачительные черноморские круизы на своих теплоходах «Шота Руставели» и «Грузия», устраивали со всем комфортом, оберегали от досужего внимания, исполняя любые Маринины прихоти и капризы. Бывало, рассказывал Гарагуля, идем, как вдруг Влади говорит: «Хочу купаться». Останавливается теплоход — и Марина плавает посредине Черного моря…
Море было тихим, вечным и праздничным. Ей казалось, что она барахтается в ласковых, шелковых объятиях, а с небес на нее взирает золотое око. И видит Создатель неразумную букашку, которая барахтается среди волн, уже вдоволь нахлебавшаяся солено-горькой воды, и усмехается Боженька: поглядим, выплывешь ли ты. И вспучиваются волны, уже не родные и мягкие, а хлесткие, которые заставляют тебя отворачивать лицо от далекой заветной ленточки, которая то и дело ненадолго ныряет в пучину.
Марина обожала море. Как-то на спор поплыла к горизонту. Ей хотелось тронуть рукой эту ленточку там, где кончается море. Вот такая странная мысль одолела ее лет в десять. Тогда не удалось…
Она вынырнула из глубины и широко распахнула вмиг защипавшие глаза. Отдышавшись, медленно поплыла к борту теплохода. Рядом, метрах в двадцати-тридцати, на легких волнах покачивалась спасательная шлюпка с двумя матросиками. Она вспомнила свои средиземноморские путешествия с Жан- Клодом; тогда ей тоже было хорошо, она была безмятежна и спокойна. Но почему-то именно Черное море сейчас кажется ей безбрежным и бездонным, как жизнь и счастье, смывающим с души всю горечь и прежние обиды. Она приблизилась к борту корабля, закинула голову. Солнце слепило, но все же она видела знакомый силуэт ее Владимира, беспокойно пританцовывавшего на палубе и машущего ей рукой: «Скорей! Домой! Марина!»
Однажды, следуя обратным курсом на Одессу, Анатолий Гарагуля шутки ради отбил РДО главе Сочи Вячеславу Воронкову: «На борту Владимир Высоцкий и Марина Влади. Предлагаю встретиться».
Утром следующего дня градоначальник уже томился на берегу в ожидании гостей. «Прокатил их по городу, — рассказывал Вячеслав Александрович, — и затащил на гору Малый Ахун, где на поляне, вблизи бывших дач первых кремлевских особ — первого „президента“ Калинина и наркома Молотова, устроил царский пикник… Жаль, Высоцкий сначала не хотел ни пить, ни петь. Только потом не выдержал, и вдвоем с директором санатория „Сочи“ они стали рвать голоса и гитары над вечерним Сочи у костра. Хотя времени было в обрез. Чуть в итоге не опоздали на теплоход…» Вспоминая тот вечер, градоначальник мечтательно вздыхал и говорил: «Марина назвала меня ласково „мэрчик“…»
Только вот в Крыму, где Слава Говорухин снимал свой фильм «Белый взрыв», путешественникам сначала не повезло. Отдохнуть в Ялте? Пожалуйста. Но вольные поездки по приграничному полуострову иностранке Марине де Полякофф погранслужбами строго возбранялись. Да ладно, не беда, решили в киногруппе. Под предлогом «выбора натуры для съемок» зафрахтовали прогулочный катер и объездили с французской гостьей чуть ли не все Крымское побережье, даже в Форос заглянули.
Марина чувствовала, что Высоцкий, как в воздухе, постоянно нуждался в ее присутствии рядом. Она покорно и с удовольствием бывала на его концертных выступлениях, следовала за ним в гастрольные
