Егерь пошевелился, запустил руку под зад, вытащил планшетку:
— Держи. Ты когда падал, так у ней ремешок лопнул.
Андрей, морщась, противно слабыми руками раскрыл планшетку, вытряхнул раскрошившиеся грибы, достал протокол...
— Погоди, погоди рвать, — опередил его Леший. — Ты почитай сперва.
— Я помню — что там читать...
Но уже бросилась в глаза косая, неровная строчка внизу листа:
«В чем собственноручно и подписуюсь. Федор Лукьяныч Бугров (Леший)».
Андрей уронил руку с листком на грудь, помолчал.
— Мотоцикл мой надо из Оглядкина забрать.
— Ключи где у тебя? В сумке? Не беспокойся, жениха пошлю — он сумеет.
— Непонятная история, — чуть слышно пробормотал Андрей непослушными губами, повернул голову набок, облегченно прикрыл глаза и тотчас глубоко и спокойно заснул.
ЕВГЕНИЙ ЛУЧКОВСКИЙ
«И ПРОЧИЕ ОПАСНОСТИ!»
Этот день для Эдуарда Баранчука начался исключительно неудачно. На работу он проспал и потому, наскоро умывшись, сунул в рот огромный кусок колбасы и стал запрыгивать в брюки. Одновременно он еще натягивал свитер, но слегка запутался в нем. Ботинки Эдуард шнуровать не стал и, схватив куртку, ринулся в коридор, на ходу проверяя, на месте ли пропуск, права и запасные, «свои ключи» от замка зажигания и багажника. Пренебрежительное отношение к обувной фурнитуре не замедлило сказаться самым фатальным образом: в темном коридоре он наступил на шнурок, зацепил висящую на гвозде раскладушку, та в свою очередь сбила велосипед и самопроизвольно разложилась, перегородив все. Эдик промчался по этим хрустящим и звякающим предметам, вылетел на лестничную площадку. Там стояла полуглухая соседская испуганная бабушка, у ног ее жался испуганный пинчер.
— Поспешишь — людей насмешишь, — сказала бабушка.
«Только не нашего начальника колонны», — подумал Эдик, но, поскольку отвечать было нечем, поздороваться тоже — второй кусок колбасы раздувал его щеки, — он просто кивнул и поспешно прошествовал мимо.
Такси попалось сразу, лишь только он вылетел из подъезда. Эдик вскинул руку и, бросив взгляд на номер, машинально отметил: наше. Водитель, приспустив стекло, ткнул пальцем в трафарет возврата и устало сообщил:
— В парк.
Эдуард кивнул. Он сел рядом с водителем, слегка уязвленный тем, что его не узнали, не признали в нем своего, несмотря на кожаную куртку явно шоферского вида. Подтягивая поочередно то левую, то правую ногу, он стал шнуровать ботинки.
Водитель с интересом покосился. Потом хмыкнул. Потом подмигнул:
— Силен!
— Что? — спросил Эдик.
— С какого этажа прыгать пришлось? — снова подмигивая, осведомился водитель.
— Не понял юмора, — холодно пробурчал Эдик.
— Ладно, ладно... — с примирительным пониманием ухмыльнулся таксист.
Они подъехали к воротам парка. Машина остановилась.
— Приехали, — таксист щелкнул тумблером таксометра, зафиксировал его в положении «касса». На счетчике было девяносто восемь копеек.
— А если мне дальше ехать? — сказал Эдик.
— Вот и ехай, — жизнерадостно улыбнулся водитель, — а мне баиньки пора.
— Отказ в передвижении, — констатировал Эдик. — Где у вас тут директор парка?
Водитель нахмурился. Эдик притворно вздохнул и полез в карман:
— Ладно. Сдачи не надо, — съязвил Баранчук и широким жестом положил на торпеду новенький хрустящий рубль. Потом вышел из машины, негромко, по-водительски притворил дверцу и трусцой припустил к воротам.
...Дальше — еще хуже. Диспетчер не подписал путевку: оказалось, в парке ввели новшество — предрейсовый медицинский осмотр.
Впрочем, осмотр, как выяснилось, был обычной формальностью. Просто в кабинете инженера по безопасности движения сидела хмурая девушка в белом халате и измеряла шоферам давление. Она никак не реагировала на шутки таксистов, не отличавшиеся большим изяществом.
На осмотре Эдик потерял минут пятнадцать — была очередь. У окошка диспетчера тоже толпился народ, и от нечего делать, заняв очередь и медленно двигаясь вдоль переборки, Баранчук стал перечитывать объявление «Органы внутренних дел разыскивают» и так далее. В парке у диспетчерской постоянно висело что-нибудь подобное, но за все недолгие месяцы работы Эдик ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь из шоферов непосредственно принимал участие в поимке преступника.
...Этот портрет висел уже дней десять. Он был рисованный и являл собой образ довольно приятного молодого человека, чем-то напоминающий его двоюродного брата из Серпухова. В первый раз Эдик даже вздрогнул: это было на прошлой неделе, после смены, когда он ночью сдавал путевку и деньги. «Надо же, — тогда еще подумал Эдик, — ну просто копия Борьки... Вот так попадется на улице — и возьмут».
Сейчас эта мысль его рассмешила. «Хорошо бы», — почти злорадно подумал он. Баранчук не любил своего двоюродного брата, не любил беспричинно, подспудно, может быть, потому, что рос один, без родителей, всего добивался сам. Борьке же легко давались и институт, и деньги, и девушки, шел он по жизни победно, принимая успех как нечто обыденное, даже порой тяготящее. В общем, на взгляд Эдика, пустой щеголь.
Впереди было еще человек пять-шесть, и Баранчук снова обратил свой взгляд на портрет. Текст с этой точки не просматривался, но он помнил его наизусть:
«...рост выше среднего, волосы темно-русые, зачесанные на пробор, нос прямой, расширенный книзу, зубы ровные, белые...».
«Ничего себе, приметочки, — усмехнулся про себя Баранчук, — таких тысячи, если не больше. Хорошо бы поинтересоваться у того, кто это писал: как быть с пробором, если тот в кепке, — попросить снять? А для полного опознания еще сказать, чтоб улыбнулся: дескать, в самом ли деле «зубы ровные, белые»?
Диспетчер подписал путевку, но сверху начертал: «Два заказа».
Эдик было возразил:
— И так опаздываю, план не наберу. — Он даже голос повысил.
Но диспетчер только поморщился:
— План не наберешь? А ты летай...
— А ГАИ? — ехидно спросил Эдик.
Диспетчер и не моргнул:
— А ты над ГАИ летай. Следующий!
Вокруг расхохотались, и спор с начальством закончился.
Во дворе он столкнулся с утренним таксистом. Баранчук хотел было обойти его, но тот загородил дорогу. Водитель улыбался совершенно по-доброму, без подвоха.
