— Эй, мастер, сдачу-то возьми, — он повертел в пальцах новенький, вероятно, тот самый, хрустящий рубль и с наслаждением затолкал его в нагрудный карман Эдиковой куртки. — Ишь ты, молодежь, смена наша...
Добежав до своей машины, Эдик вспомнил, что накануне торопился и не вымыл «Волгу»: уж больно много народу было на мойку. Он в задумчивости потрогал пальцем крыло, махнул рукой и кинулся за руль. Двигатель взревел, мгновенно набрав обороты. Так, прогазовывая, но на малой скорости, словно бы сдерживая рвущуюся вперед машину, он подкатил к воротам и тормознул, подчиняясь жезлу дяди Васи, известного под кличкой Апостол.
— Путевку, вьюнош, — потребовал дядя Вася.
Баранчук протянул путевку, по-прежнему прогазовывая и давая понять, что теряет драгоценное время. Однако дядя Вася в путевку и не заглянул. Он сунул ее в карман и указал слегка подрагивающим коричневым перстом в сторону мойки, не унизив свой величественный жест ни единым словом. Пришлось бы Эдику ехать «мыться», но в это время, мрачно ступая, к машине подошел ночной механик Жора, бывший гонщик, человек добродушного и одновременно крутого нрава. Жора пользовался в парке авторитетом, но не по должности, а по чему-то такому, чего Баранчук еще и не понимал. Жора кряхтя загрузился в машину и уставился в лобовое стекло. Это значило, что его нужно везти к рынку в пивной зал. Ночной механик не выбирал Эдика, просто его машина стояла в воротах первой.
— Чего стоим? — с медным отливом пророкотал Жора. И голос у него был подходящий, под стать облику. Эдик молча кивнул на Апостола.
— Так машина грязная, — неуверенно сказал дядя Вася.
— А с чего ей быть чистой? — слегка удивился Жора. — На ней же ездют...
— Так начальство...
— Плюнь, — прогудел Жора. — Главное — спокойствие, Апостол. Береги нервы смолоду.
Второй аргумент окончательно убедил дядю Васю: он вернул Эдику путевку и опустил на воротах цепь.
Они выехали за ворота, и ощущение легкости и свободы овладело Эдиком, как всегда в начале смены. Он знал, что Жоре очень хочется пива, но был искренне удивлен, когда Жора, доселе мрачно молчавший, вдруг задумчиво произнес какие-то слова, оказавшиеся впоследствии стихами. Слова были такие:
Жора закончил декламацию и щелкнул ногтем по газете, которую держал в руках.
— Здесь напечатано, — сообщил он.
— Твои? — искренне удивился Эдик.
— А что, нравятся? — усмехнулся Жора.
Баранчук дипломатично пожал плечами и вежливо промолчал.
— Не мои, — сказал Жора. — Нашего водителя из третьей колонны.
— А что за газета? — просто так спросил Баранчук.
— Да не газета это, — поучительно прогудел Жора, — а наша многотиражка. Леща в нее завернул, вот и читаю.
У входа в пивзал утренняя толпа почтительно приветствовала Жору.
Эдик постоял немного, потом сообразил: какой же здесь пассажир? Он медленно двинулся вдоль рынка, зорко выглядывая людей на тротуарах и соображая, куда бы податься. «Сливки» ранней работы уже были сняты, вокзальный разбор шел к концу, оставался центр с его случайными превратностями, магазинами, приезжим людом. «В центр, — решил Эдик, но, проезжая мимо ворот рынка, все же остановился, — возьму чего-нибудь такого, когда еще сюда попадешь...»
Через пять минут он вернулся с кульком яблок, а в машине уже сидел пассажир — Жора, невозмутимый и терпеливый. «Не запер я ее, что ли? — подумал Эдик с горечью. — Теперь катай его...»
Впрочем, в парке не было замка, крючка, задвижки, вообще чего-нибудь такого, чего бы Жора не открыл.
Они тронулись в путь.
— Ты не подумай, Жора, я могу и бесплатно, — сказал Эдик, вспомнив злополучный рубль. — Меня самого сегодня бесплатно подвезли...
— Нет, — покачал головой механик, — тебе бесплатно еще рано. Вот станешь мастером, заведешь дела...
— У меня дел не будет, Жора.
Жора усмехнулся:
— Будут... Не захочешь, а будут. Это, брат, такси... Нервы, риск, деньги. Знаешь, кто в этом городе больше всех рискует? Милиция да таксисты.
Жора помолчал, Эдик его не расспрашивал.
— Ну, милиция, ей на роду написано, у них работа такая. А у нас? Выходит, тоже такая...
Тут Эдик не выдержал:
— Сравнил тоже... Такая! Где мельница, а где вода.
Жора закурил, развернулся к молодому водителю, облокотился поудобнее. Нелегкое это дело — передавать опыт.
— Вот ты, Эдуард, к примеру, ночью работаешь?
— Ну, работаю...
— Вот, представь: садятся к тебе двое мужиков. Чтобы водкой пахло ни-ни... Сажаешь ведь?
— Ну, сажаю...
Жора с видимым наслаждением затянулся:
— Один садится вперед, другой — сзади. Маршрут — дачный поселок Солнечный. Километров эдак двадцать за кольцевую, однако в пределах, допустимых инструкцией, везти обязан. Везешь?
— Ну, везу...
— А я не везу! — и Жора одним элегантным движением с силой выщелкивает окурок в ветровичок — навстречу потоку воздуха. — А я не везу, — продолжает он, — потому что чувствую: не тот это пассажир. И не повезу ни за какие деньги. А то ведь как может быть? Тот, что сзади, приготовил удавочку из тонкой лески. А передний, рядом с тобой, тоже не зря: перехватит руль в случае чего и машину остановит. Заехали в темное место, р-раз — и кранты. А все из-за чего? — с горечью заканчивает он. — В кассе-то больше тридцатки не наберется — копейки... А вообще-то, в такси всякое может быть. Ты в диспетчерской объявление видел? Вот они и надеются на наш острый глаз: где только за день не побываешь, с кем не столкнешься... Тормози здесь! Тут мне недалеко...
...Очередь двигалась быстро. Когда Баранчук оказался первым и, как всегда, не то чтобы с замиранием сердца, а с каким-то волнующим интересом ожидал «своего» пассажира, к нему подошла совершенно обыкновенная старушка. Она не села в машину, а, шустро семеня, обогнула ее и робко прикоснулась к дверце, не говоря ни слова и глядя как-то жалобно и таинственно.
— Мне что — подвинуться, бабушка? — вежливо спросил Эдуард.
Тогда старушка, просунув голову в салон и источая какой-то щемящий домашний запах, жарко зашептала:
— А не откажешь, сынок?
— Смотря чего, — осторожно ответил Эдик. — За руль не пущу.
— Мне телевизор купить... — по-прежнему виновато и просительно зашептала старушка. — Ты уж не откажи, сынок. Дело-то оно ведь такое, редкое...
— Бабушка, я ведь телевизорами не торгую, у меня свой поломанный. Вам в магазин надо...
— А зачем мне твой? Я и говорю, в магазине... — она робко прикоснулась к его плечу. — Дочка у меня замуж выходит...
По дороге в универмаг бабушка лопотала без умолку, и была в ее старушечьей болтовне какая-то
