посылает нам. – Она обернулась к Кристин. – Вы бы поспешили, дорогая моя.
Кристин кивнула и улыбнулась.
– Узнали, как его зовут?
Дверь в кухню внезапно отворилась, и Кристин снова нырнула в воду. Вошла Шеннон, раскрасневшаяся, хорошенькая и очень взволнованная.
– Кристин, ты все еще не вылезла из ванны?
Кристин смотрела на сестру и не знала, сердиться ей или радоваться. Она все еще была под впечатлением утренних событий. Конечно, Шеннон спряталась в погребе. И Кристин хотела, чтобы она спряталась. Похоже, все оказались вовлеченными в эту войну, она никому не позволила остаться в стороне: мужчина ты или женщина, каждый вынужден был выбрать какую-то сторону, выжить можно было, лишь ожесточившись. А Кристин хотела уберечь сестру. Она хотела, чтобы Шеннон сохранила веру в людей и добро. Ей недавно исполнилось семнадцать, и она должна была верить в чистоту человеческих отношений. Она такая юная, светлая, такая хорошенькая… Голубоглазая, с золотистыми волосами, сама красота и чистота. Кристин казалось, что она никогда не была такой. Когда она смотрела на себя в зеркало, то видела лишь жесткие черты лица, ледяной взгляд. И понимала, что выглядит гораздо старше своих восемнадцати лет.
За последние два года, ей казалось, она постарела лет на десять. Жизнь многому научила ее, горе и страдания оставили свой след на ее лице.
– Я сейчас приду, Шеннон, – заверила Кристин сестру.
– Слейтер, – проговорила Далила.
– Что-что? – переспросила Кристин.
– Слейтер. – Шеннон подошла к ванне, встала рядом на колени, опершись локтями о борта. – Его зовут Коул Слейтер.
– Вот как… – пробормотала Кристин. Коул Слейтер. Она мысленно повторила это имя. Имя достаточно простое. Почему, подумала она, он не захотел назвать его?
Шеннон вскочила на ноги.
– Кристин, наверное, никогда не вылезет из этой ванны. Мне взять мадеру, Далила?
– Похоже, кто-то влюбился! – усмехнулась Кристин.
– Я просто стараюсь быть вежливой, – раздраженно возразила Шеннон. Она поставила бокалы и бутылку вина на маленький поднос. – Честно говоря, Кристин, он очень обходительный человек: сказал, чтобы я не торопила тебя, мол, понимает – тебе нужно сегодня долго отмываться. Но я думаю, ты просто глупая, невежа и злюка. А еще знаешь, что я думаю? Я думаю, что ты боишься его.
Кристин сощурила глаза и взглянула на сестру так, будто сейчас выскочит из ванны и поколотит ее. Но шутки шутками, а все было гораздо серьезнее на самом деле.
– Я не боюсь Зика Моро или даже Билла Куонтрилла со всеми его бандитами, Шеннон. У меня просто трезвый взгляд на вещи: для этих людей нет ничего святого. Я не боюсь и этого бродяги тоже.
– Но вы должны быть благодарны ему, – мягко напомнила ей Далила.
– Прости, – прошептала Шеннон. Кристин посмотрела на сестру и, увидев боль в ее глазах, тут же ее пожалела. Шеннон испытывала те же ужасы, что и она сама. Просто она была младшей, и на ней не лежало бремя ответственности.
– Захвати, пожалуйста, мадеру и иди. Я тоже сейчас приду, – улыбнулась она Шеннон.
Та улыбнулась в ответ, взяла поднос и вышла из кухни. Кристин подмигнула Далиле.
– Отцовскую мадеру пустили в дело, а? Не слишком ли большая честь для простого бродяги?
Далила хмыкнула, расправляя чистую нижнюю юбку, которую принесла для Кристин.
– Он не простой бродяга. Мы с вами обе это знаем. Бьюсь об заклад, вы благодарны ему по гроб жизни. Может, вас бы Моро и не пристукнул, а вот Самсона бы не пощадил. Слейтер спас жизнь моему мужу, да и мне не мыкаться на невольничьем рынке. Так что, уж будьте уверены, я его ценю, и весьма.
Кристин улыбнулась. Будь мать – настоящая аристократка – жива, ее бы покоробил грубоватый язык Далилы. А папу нет. Папа стал скотоводом и фермером; он изучил все сложности жизни на границе. И просто посмеялся бы над логикой рассуждений Далилы. И он был бы тоже рад и благодарен за то, что Далила жива и здорова, потому что и она, и Самсон – часть их семьи.
– Дай мне полотенце, Далила, – попросила Кристин, снова думая о незнакомце, появившемся как нельзя кстати. Нет, он не простой бродяга: взять хотя бы то, как он обращается с оружием. Кто же он тогда? Может быть, стрелок из Техаса? Или же пришел с Дальнего Запада, из Калифорнии? Откуда-то, где он научился так искусно стрелять?
Да и походка у него какая-то особенно красивая, подумала Кристин. Ее охватила дрожь, когда она вспомнила тишину, которая последовала за его выстрелом. Вспомнила глаза незнакомца, когда он приказал Зику отпустить ее. Глаза цвета серого графита, стальной взгляд, твердый и беспощадный. Она вспомнила, как ладно сидела куртка на его широких плечах, всю его высокую стройную фигуру, вспомнила, как он смотрел на нее. И тепло вовсе не от только что принятой горячей ванны разливалось в ней.
Это не был взгляд влюбленного, тут же напомнила Кристин себе. Она знала, что это такое. Знала, как влюбляются. Такой взгляд – легкий и нежный, неспешный и добрый… Так она смотрела на Пола, и так он смотрел на нее, когда они стояли рядом, и он держал ее за руку. Сначала он делал это немного неловко, иногда даже заикался, когда говорил с ней, нежно шептал ей что-то. Они любили друг друга. Их отношения можно было назвать романтическими… Но никогда рядом с Полом она не ощущала этого странного жара внутри себя. Ей было достаточно держать его руку в своей. Им было радостно си деть рядом и мечтать. Она никогда не представляла себе его обнаженным.
Испугавшись собственных мыслей, Кристин тяжело вздохнула. Она вообще никогда не представляла себе обнаженным ни единого мужчины, и, уж конечно, не этого незнакомца. Нет, его взгляд не был нежным, его взгляд был оценивающим, как если бы он осматривал лошадь, и ему нравилось то, что он видел: крепкие кости, здоровые зубы. А потом он улыбнулся, и улыбка его получилась… по крайней мере, доброй.
И все же он так посмотрел на нее…
И он видел ее почти нагой.
Кристин почувствовала, что краска заливает все ее тело. Она поднялась, чтобы дотянуться до полотенца, затем снова опустилась в воду, устыдившись того, как напряглись ее груди, как затвердели соски. Кристин молила Бога, чтобы Далила ничего не заметила.
Но Далила заметила.
– Вы замерзли?
Кристин завернулась в большое полотенце.
– Немного прохладно, – солгала она.
– Подойдите к огню, хорошо оботритесь. Я помогу вам одеться.
Кристин кивнула, насухо вытираясь. Огонь согрел ее, языки пламени едва не касались тела. По крайней мере, это будет объяснением, почему она покраснела.
Закончив вытираться, она скользнула в старое кресло-качалку, стоявшее у очага. Далила подала ей корсет, панталоны и чулки. Кристин быстро надела нитяные чулки и пан талоны, затем Далила приказала ей задержать дыхание и стала затягивать корсет.
Кристин удивленно вскинула брови, когда увидела, что за платье ей принесла Далила. Это не было одно из ее повседневных хлопчатобумажных платьев, Далила выбрала платье из муслина с нежно-голубыми цветами и двумя рядами черно-белых кружев по краю рукавов-фонариков, лифа и юбки. Это было одно из самых нарядных ее платьев.
– Далила…
– Наденьте это платье, детка. Наденьте, разве вы забыли, что у нас сегодня праздник?
– Ну да, конечно, – улыбнулась Кристин, но тут же снова почувствовала дрожь. Она боялась, что сейчас расплачется. Они не могли жить по-прежнему, не замечая происходящего. Отца убили, и то же самое, или даже еще хуже, могло произойти сегодня.
Сегодня их спасли, но это лишь временно, Зик еще вернется.
– Господи, Господи… – проговорила Далила, и они крепко обнялись. – Что же мы будем делать? – спросила Далила.
