как я пишу на них нечто необычайное: книгу, которая перевернет мир. Может, совместными усилиями, моими и тетради «Смайтон», нам удастся возродить английский роман?
— Я оставлю ее себе.
Мать уговорила Тома Уркхарта включить какую-нибудь музыку. Он выбрал диск Фрэнка Синатры «Песни для свингующих влюбленных».
Первыми вышли танцевать Бернард Хопкинс и миссис Льюис-Мастерс. Я был поражен тем, с каким проворством они переступали ногами. Затем поднялись Найджел с Лансом, озадачив кое-кого из темных обывателей Мангольд-Парвы.
Пандора пригласила меня танцевать.
— Ты же знаешь, я не умею танцевать, — отказывался я.
Она рывком поставила меня на ноги:
— Глупости! Просто выходишь на танцпол и изображаешь половой акт, удерживаясь, однако, от реального проникновения.
Я позволил ей обнять меня, и мы потоптались на небольшой площадке перед баром. Мать танцевала с Бреттом. Он сказал Пандоре со смехом:
— Вот что в провинции называют «крутой вечеринкой»!
Вчера вечером в половине одиннадцатого я сказал Пандоре, что страшно устал и мне придется отправиться домой.
— А мне так неохота ехать обратно по этим дорогам! Можно я переночую у тебя? — спросила Пандора.
В комнате Грейси теперь спит Бернард, объяснил я, но диван в гостиной в ее полном распоряжении.
Она погладила меня по лысой голове:
— Диваны — не мой стиль. Я разделю с тобой одинокое супружеское ложе, ладно?
Я кивнул, не в силах ответить, потому что забыл дышать.
Дома меня ждала поздравительная открытка. От Георгины. Мужчина на каменном мосту курил трубку и смотрел на реку. Я узнал открытку — она простояла на полке нашего почтового отделения по меньшей мере года четыре. Почему Георгина выбрала именно эту? Ведь ей известно, что я — враг курения, мосты меня нервируют, а глубокие водоемы пугают.
Прежде чем мы легли в постель, Пандора сообщила:
— Между прочим, Ади, я уже год практикую сексуальную абстиненцию. — А затем она рассказала, как в последний раз занималась сексом — за креслом спикера парламента с министром теневого кабинета консерваторов.
— Но не во время же заседания палаты общин? — вытаращил глаза я.
— Нет, но я была так зла на себя — нашла с кем, с
Я надел пижаму, и мы забрались в постель. В общем, я испытал облегчение, узнав, что секса не предвидится. Духом я стремился к Пандоре, но мои репродуктивные органы были явно не готовы к подвигам.
Утром Бернард принес мне чаю в постель. Увидев Пандору, он ничем не выказал своего удивления:
— Молодец, кореш, так держать. Когда падаешь с лошади, надо забраться обратно и мчаться, пока у нее чертовы копыта не отвалятся.
— Мистер Хопкинс, хотите сказать, что я — старая кляча? — осведомилась Пандора.
Бернард подкрутил усы:
— Мадам, вы — кобылка первоклассной породы, произведенная из отборного и чистокровнейшего материала самых опытных коннозаводчиков.
Прощаясь, Пандора поцеловала меня в голову:
— Я прекрасно выспалась, Ади. Надо будет как-нибудь повторить.
Мы с Бернардом смотрели в окно, как она в сапогах и заляпанной дубленке походкой манекенщицы идет по направлению к «Медведю», где она оставила машину.
Бернард вздохнул:
— Красота, мозги и попа, которой можно орехи колоть.
Из подслушанного на вечеринке:
Бернард Найджелу:
Терапия.
Тошнило неоднократно.
Спал до полудня. Грейси поехала в парк сафари — тот, что находится в поместье маркизы Батской, — вместе с Георгиной и ХФЛ.
Встал, принял душ, побрился, съел «Витабикс»… или «Витабиксы»? Это же все-таки хлопья.
Смотрел по телевизору, как по улицам Лондона несли олимпийский огонь в плотном кольце из десяти китайских охранников и двух местных полицейских. С факелом по очереди бежали знаменитости, о которых мы с Бернардом никогда не слыхивали.
На Даунинг-стрит Гордон Браун вышел взглянуть на огонь. Однако к факелу он не прикоснулся.
— Дотронься он, — пояснил Бернард, — и это означало бы, что он смирился с оккупацией Тибета и не имеет ничего против бойни на площади Тяньаньмэнь.
Я очень переживаю из-за Олимпийских игр. Стадион Уэмбли бог знает в каком состоянии, и терминал-5 в Хитроу до сих пор не работает. Как бы мы не стали посмешищем для всего мира в 2012 году.
